Геннадий Фиш - В Суоми

Да, в конце концов, как Илмари может присвоить себе чужую вещь? Ведь нож-то явно принадлежит Олави. Надо сейчас же отдать нож его владельцу.

Уныние охватывает Илмари, но ничего не поделаешь, надо возвратить хозяину найденную вещь. Ведь он, Илмари, честный человек.

И он идет по берегу к тому месту, куда по утрам уходили золотоискатели и где стоял карбас.

Карбаса и челнока на месте нет — значит, и владельцы уплыли на них.

Вверх от селения на карбасе не пойдешь — туда можно отправиться лишь на челноке. Уплыли они, видимо, рано утром. Но и сейчас немного времени. Золотоискатели не могли уйти далеко.

И тут снова решимость овладевает им, он бежит к селению, никому ничего не говоря, отвязывает челнок деда и, захватив с собой половину лепешки и вяленую рыбу, отправляется в путь, вдогонку.

Ветер попутный — отлично, можно воспользоваться им. Он пристает к берегу, отламывает развесистую широкую ветвь, прилаживает ее на носу челнока, надевает на нее рубашку — и в путь.

Так он спускается вниз по речке на легком челноке и время от времени покрикивает:

— Эй, там, впереди, остановись!

Он по этой речке не раз проезжал с дедом и с ребятами до озера и знает, что на худой конец у порога все-таки он догонит своих друзей-золотоискателей.

— Так это был всего лишь Илмари, — облегченно вздохнул Лундстрем и тут же почувствовал, как капли пота холодят его лоб.

— Я сказал ему — пусть возьмет нож себе на память, а если его будут в селении спрашивать про нас, пусть скажет, что мы обещали скоро вернуться.

— Из-за какого пустяка чуть стрельба не началась!..

А Илмари, возвращаясь домой и не зная, как выразить радость, закружившую его от такого ценного неожиданного подарка, причалил к берегу и начал прыгать с камня на камень.

Потом он подошел к сосенке, отрезал новым своим ножом кору, обнажая медовое тело дерева, и бережно взял на язык тонкий до прозрачности слой-лоскуток внутренней коры — мязги. Это было весеннее лакомство, ароматнейшее и нежнейшее. Осенью над ароматом и нежностью мязги преобладает горечь.

И все же Илмари показалось это лакомство еще вкуснее, чем весною. Вот какие чудеса делает новый нож…

Инари же с друзьями, посмеявшись, отвели от берега карбас и пошли дальше вниз. Шум порога становился все яснее и яснее.

Снова Инари на челноке выехал вперед, на разведку.

Порог был неопасный, и Инари брался провести через него пустой карбас. Груз же надо было метров полтораста протащить волоком.

Не доезжая метров семидесяти до порога, они снова причалили и стали выгружать карбас.

Перетаскивая патронный ящик по берегу, Лундстрем вдруг увидел человека, который стоял, обдаваемый брызгами, немного пониже водоворота.

Незнакомец так был увлечен своим делом, что не заметил ни карбаса, ни людей. Река в этом месте разделялась на несколько рукавов, образованных огромными, в беспорядке лежащими валунами, и шум падения воды, видимо, заглушал и треск сучьев, и разговор, и другие шумы.

Товарищи притаились на берегу, наблюдая за незнакомцем.

Тот почти неподвижно стоял на одном месте.

— Кумжу ловит, — шепнул Инари.

— Тсс…

Придется переждать, пока он уйдет.

Но рыболов не уходил, время томительно тянулось. Как будто назло им, он прошел несколько шагов к берегу, сел на камень и принялся за еду.

Товарищам тоже очень захотелось есть, но они не решались двигаться, чтобы не привлечь внимания незнакомца. Человек, позавтракав, не обращая внимания на то, что небо заволакивается тучами, снова принялся ловить кумжу.

Лундстрем не сводил глаз с незнакомца, и вдруг он почувствовал легкий удар в бок. Обернулся. Олави указывал глазами на противоположный берег. Там заросли раздвинулись, и из них высунулась прекрасная рогатая морда огромного лося.

Он осторожно втянул воздух, опустил морду к бегущей воде и спокойно, не торопясь, горделиво отряхивая мелкие капли с нижней губы, стал пить.

Рыболов был поглощен своим занятием и не заметил лося. Напившись, лось снова скрылся в заросли. Начался мелкий дождь. Рыболов все не уходил.

— Хоть бы поскользнулся — и головой о камень! — с досадой сказал голодный и промокший Лундстрем.

Только под самый вечер, собрав в корзину весь улов, незнакомец, кажется совсем не обращая внимания на то, что дождь промочил его одежду насквозь, наконец ушел.

Когда он скрылся, товарищи разложили подальше от берега небольшой костер, чтобы просушить свою одежду и сварить уху.

Инари пошел к тому месту, где весь день просидел рыбак.

Сюда, к порогу, подходила любопытная форель и толпилась около камней, покрытых пеной. А в дождь рыба ловится лучше, чем обычно.

Ночи были уже темные, и о том, чтобы провести в эту беззвездную ночь карбас через порог, нельзя было и думать. Поэтому здесь же решили заночевать.

Лесная темень окружила их, тепло костра согрело. В лесу хрустнул валежник. И снова стало тихо. Вдали загугукал филин.

Рассвет окропил все росою.

Утром Олави и Лундстрем выгрузили из карбаса винтовки, патронные ящики и стали их перетаскивать к месту, находящемуся немного ниже порога.

Порог кипел. Если несколько минут пристально смотреть в этот водоворот — закружится голова. Но у них не было времени смотреть на воду, и, занятые своим грузом, они даже не заметили, как Инари провел через порог карбас.

Лундстрему казалось, что карбас еще там, наверху, что Инари еще только приглядывается, как бы лучше приладиться, когда вдруг он увидал карбас, подплывающий к тому месту, куда они перетаскивали винтовки.

Инари стоял в нем, держа в руках рулевое весло.

Лундстрем думал, что переправить в целости карбас через порог чудовищно трудно — цирковой трюк. Теперь же, при взгляде на спокойное лицо Инари, ему это дело показалось легким и простым.

Олави видывал уже «кормщиков», переводивших суда через пороги, поэтому он с большим уважением посмотрел на Инари, который спокойным и привычным жестом вытаскивал трубку из кармана.

Снова они нагрузили карбас своей поклажей и стали спускаться вниз по течению.

Сосны теснились на берегу шумной толпой. Лиственные деревья встречались все реже.

Река становилась все шире, течение медленнее, плавнее, и солнце пригревало по-осеннему.

Олави пустил за лодкой «дорожку». Рыба к обеду была очень кстати.

Ладони, давно уже не державшие топорища, накалялись от гребли, а у Лундстрема на левой руке вскочил волдырь.

— Не руби выше головы — щепа в глаза попадет, — сухо сказал Инари и взял у него весла.

Так прошел день, ни одной живой души они не встретили. Правда, видели они, как подходила напиться остроносая лисица, — ее прозвище здесь Микко Репполайнен, — но, услышав тихий скрип уключин, она быстро убежала в лес, и Лундстрем уже заметил только «трубу», мелькавшую в кустах можжевельника.