Геннадий Фиш - В Суоми

Да, возчик был доволен. Он даже подумывал о том, чтобы оставить у себя Инари и тогда, когда больной выздоровеет.

Унха, увидав работу Инари, сказал своему другу:

— Хотел бы я так владеть топором.

— Это еще ничего, Солдат, а ты посмотрел бы Инари на сплаве!

Унха все еще не потерял своей военной выправки, и среди товарищей за ним установилась кличка «Солдат». Они принялись раскряжевывать поваленное дерево, срезать ус и ветви. Потом вместе с возчиком наваливали они бревна на панко-реги, и тот медленно вез эти бревна по просеке на заморенной «шведке» к заснувшей до далекой весны речке.

Разговаривать было некогда. Платили сдельно, за каждое бревно.

По воскресеньям не работали. Брились перед осколком зеркала, дулись в карты и через воскресенье ходили мыться в баню. Это был настоящий праздник.

Инари и тут повезло. Барак, в который он попал, стоял недалеко от лесной бани.

Около этой бани был еще склад акционерного общества и дом, где жили «господа», а в другую сторону, на расстоянии метров пятисот, стояли добротные бараки, где помещались лесные объездчики, все до одного шюцкоровцы. Бараки же лесорубов были разбросаны по всему лесу на расстоянии от двух до семи километров от бани и от «господского» дома, где жили десятники и находилась контора.

Мыться в бане приходилось наскоро, потому что в очереди ждали свои ребята, все достаточно грязные и продрогшие.

Инари, встретив в бане Сунила, не мог с ним вдосталь наговориться.

Каллио, окруженный белым густым паром, видел, как разговаривали Сунила и Инари и как они даже не удивились, встретив друг друга неожиданно в этой лесной, душно натопленной баньке.

«Значит, это не неожиданность, значит, они как-то сговорились». И опять он начал сердиться на Инари за какие-то секреты. Ведь он-то ему, в случае чего, помог бы, как осенью.

Ночью, за все это время впервые, Инари видел сон.

Ему снилось, что он живет в городе, большом и прекрасном. Вот он идет по мосту домой, на остров. В комнате сидит его жена — это Хильда.

— Вот, слава богу, наконец встретились…

Он обнимает и жарко, до головокружения, целует ее, а она поднимает на него глаза и шепчет:

— Тише, Инари, сын спит!

Да, он совсем забыл про сына, а тот дремлет, уронив голову на стол. И он снова целует Хильду, и она прижимается к нему. И надо же было проснуться в такую сладкую минуту!

В бараке отчаянно холодно.

Рядом стонет больной. Ему, кажется, стало немного лучше.

У очага возится, раздувая огонь, Каллио. Хорошо бы завести хозяйку!

К Инари подходит незнакомый лесоруб и насмешливо говорит:

— Что же ты, приятель, не признаешь? Или не помнишь? А я тебя хорошо запомнил.

Инари вздрогнул и мысленно выругал себя за то, что не может сразу вспомнить, где он видел это лицо. Перед ним стоял лесоруб, каких тысячи бродят по северу нынче, когда топору на свете места нет.

— Ну, тогда я напомню. Я сторожил тебя в девятнадцатом году, когда ты сидел, арестованный англичанами, в Княжей Губе. Как тебя списать в расход хотели, ты тоже забыл?

Да, это был один из бойцов финского легиона, организованного англичанами и взбунтовавшегося против них в 1919 году.

— Приятно встретить старых знакомых, знающих толк в жизни, — обрадованно сказал Инари и протянул руку бывшему легионеру. — Много старых легионеров здесь?

— Есть.

И опять потянулись дни каторжного труда (по сорок — пятьдесят пенни за дерево); дни, когда уходишь из холодного барака, с зудящей от насекомых кожей, еще совсем затемно, и, приступая к работе, вдруг замечаешь, что весь лес наполнен розовым светом, а все сосны и ели как бы озаряются изнутри; дни, когда приходишь домой в густой темноте, промокший от снега, с ноющей поясницей, и, закусив всухомятку, валишься, как подрубленное дерево, спать.

В субботу вечером Инари побрился перед осколком зеркальца, почистился и, поспав несколько часов, задолго до рассвета, захватив свой опустевший мешок, куда-то ушел на лыжах. Каллио изумился, не найдя его утром на месте.

Начинало смеркаться, когда Инари, возвращавшийся с тяжелым мешком за плечами, дошел до лесозаготовок акционерного общества. Карманы его были набиты письмами, захваченными с почты для передачи лесорубам, и газетами для конторы. По дороге нужно было зайти в барак, где жил Сунила, чтобы передать ему письмо и кое о чем договориться.

Но договориться ему не удалось.

Когда он подходил к бараку, оттуда вышел десятник Курки в сопровождении Сунила. Курки сразу же узнал лесоруба, понравившегося ему с первого раза своей вежливостью.

— Откуда идешь?

— А из села, с почты. Письмо принес.

— Ну, передай, что есть для этого барака, и пойдем вместо — нам ведь по дороге.

Инари отдал письмо Сунила и пошел вместе с десятником Курки через лес домой.

При медленной ходьбе можно было продрогнуть. Но Курки, очевидно, медленную ходьбу считал признаком собственной важности, и к тому же он был одет гораздо теплее, чем Инари.

Он шел и все время старался показать Инари, что он, десятник, птица высокого полета, и если разговаривает с Инари почти как с равным, то это потому, что он добр и любит приличных работников.

Тут Инари вспомнил, что он захватил газетку для конторы, вытащил ее из кармана и отдал Курки.

Десятник сказал, что без очков он плохо разбирает печать, и спросил, чем это у него так плотно набит мешок.

— Да так, разной дребеденью, по просьбе ребят купил в лавочке.

— И чего это они вдруг деньги тратят, когда можно у общества взять в кредит?

Кстати, не говорили ли ему на почте, когда придет кассир с деньгами для выплаты жалованья? Жаль, что ничего не слышно. Что рабочие говорят насчет задержки платы? Привыкли. А ведь у общества деньги есть. За обществом, пусть не беспокоятся, ломаного пенни не пропадет. Пусть работают хорошо. Общество умеет ценить хороших работников. Сам он, Курки, думает, что сейчас, когда, судя по газетам, так здорово идут дела на бирже и ожидаются крупные заказы, общество, наверно, все наличные деньги бросило на игру, на акции, на биржу, потому и произошла такая задержка. Тут десятник испугался, что он, пожалуй, хватил через край в беседе с простым лесорубом, и замолчал. Так они некоторое время шли молча.

Молчание нарушил Инари. Если у господина десятника есть хороший табак или сигары «Malta» или «Fennia», он с удовольствием купил бы: в чем, в чем, а в табаке и кофе он не может себе отказать. В этом грошовом ларьке в селении нет хороших сортов.

Курки немного смягчился: да, он мог бы уступить штук десять хороших сигар, но, понятно, за наличные. Потом они снова шли молча, но разговаривать на этот раз начал уже Курки.

Между прочим он рассказал, что в их бараке есть молоденькая хозяйка, славная девчонка Хильда.