Геннадий Фиш - В Суоми

Эти барельефы — керамические, изготовлены в цехах фабрики фарфора «Арабия» в Хельсинки. Фабрика эта не только исполнитель заказа, самая идея такого сочетания архитектурного замысла с замыслом скульптора-керамиста возникла в ателье художников «Арабии». Вот почему я с радостью принял приглашение Михаила Шилкина посетить его мастерскую на фабрике.

Мастерские художников «Арабии» (среди них есть такие известные далеко за рубежами родины, как Кай Франк, Кюлликки Салменхаара, Рут Брик и другие) помещаются на восьмом этаже этой огромной, как здесь уверяют — самой большой в мире, керамической фабрики. Над входом в нее, на стене, большой барельеф, в подъезде целая сюита керамических барельефов поменьше, в которых перед посетителем встает история гончарного искусства. Это тоже произведения Михаила Шилкина.

В просторной мастерской, в окна которой глядятся вершины сосен соседнего с фабрикой острова и голубая гладь залива, художник показывает мне свои не законченные еще работы и фотографии старых. Тут уже понимаешь, как его искусство, искусство скульптора-керамиста, рождалось из ремесла гончара.

Высокий кувшин удлинен, закруглен у оснований и поставлен вверх дном. Несколько штрихов художника — и видишь в нем уже не кувшин, а фигуру закутанной в меха эскимоски, другая расцветка — и перед тобой поющая негритянка. Кувшин наискосок поставлен на другой кувшин, один немного приплюснут, другой удлинен; несколько цветных мазков — и перед вами птица, сидящая на камне. Опрокинутый набок горшок на четырех коротких ногах, два рога спереди, тяжелый хвост — и перед зрителем насупленный бык-буйвол.

Гончарное ремесло шло от изображения форм растительного и животного мира и дошло до чистой, самодовлеющей формы. А теперь в этой абстрагированной форме Шилкин как бы отыскивает ее органические источники, творчески открывает их для себя и для зрителей, создавая, я бы сказал, гончарную скульптуру. Но художник, оказывается, об этом не думал, он действовал интуитивно.

Многие работы Михаила Шилкина увенчаны международными премиями. Он добился большого успеха и в настенной скульптуре. Сначала она не выходила из интерьера — украшая стены залов.

— Вы были в ресторане в ратуше? — спрашивает Шилкин.

Перед ратушей, стоящей рядом с президентским дворцом, — знаменитый Рыбный рынок. На стенах же в ресторане рынок этот повторен барельефами Шилкина. Жена рыбака в косынке и белом фартуке спокойно отвешивает лосося модницам с плетеными корзинками. У ног их ходят чайки, взлетают над головой крестьянина, привезшего на своей двуколке к обелиску в центре рыночной площади крутобокие помидоры, белокочанную капусту, морковку, кабачки — весь этот «фламандской школы пестрый вздор». Потребовалось признание Швеции, украсившей барельефами Шилкина фасад Высшей коммерческой школы в Стокгольме, чтобы и здесь они из интерьеров перешли на улицу и стали частью новой архитектуры.

В соседних с шилкинской мастерских художников создаются новые формы таких старых вещей, как глубокие и мелкие тарелки, чайные и кофейные сервизы, кухонные горшки, кувшины и вазы для цветов и т. п. Часто эти формы, быстро становясь модой, столь же скоропреходящи, но наиболее удобным и красивым из них суждена, по-видимому, долгая жизнь.

Мы проходим мимо студий художников. Шилкин хочет показать мне последнее слово техники — новые печи для обжига. Мы говорим об искусстве, о финских художниках, и попутно я узнаю кое-что и о нем самом. Юношей судьба забросила его в Суоми. Он был мальчиком-учеником в мастерской литографа, матросом, шофером. Известный финский художник, случайно увидев, как юноша лепит фигурки из снега, устроил его в школу прикладного искусства при «Атенауме». Там Шилкин учился резьбе по дереву и мастерству керамики. Он был премирован поездкой для усовершенствования на копенгагенскую фабрику, марка фарфора которой — три голубые волнистые линии — известна всему миру. И вот уже много лет Шилкин работает на «Арабии». Произведения скульптора можно найти в финских и итальянских музеях, в Копенгагенском музее фарфора. И уже вернувшись на Родину, в Ленинграде, в музее города я увидел чугунного мамонта с белыми загибающимися бивнями. Воспроизведенный в керамике, мамонт этот с длинношерстным мехом, облитым сверкающей глазурью, был премирован на международной выставке в Милане.

Город Хельсинки подарил его Ленинграду в юбилейные дни двухсотпятидесятилетия города-героя.

И сейчас, когда мы проходим по цехам «Арабии», скульптор рассказывает мне о том, что один его брат, живший в России, погиб в Отечественной войне, другой и по сей день офицер Советской Армии. Две сестры Шилкина — москвички, вдовы. Их мужья также погибли на фронтах Отечественной войны.

Еще до приезда в Хельсинки я видел на фотографии митинг в этом цехе «Арабии». Рабочие, противодействуя замыслам реакции, требовали немедленно заключить договор о дружбе с Советским Союзом. Сколько тогда людей собралось здесь в обеденный перерыв на доклад Тойво Карвонена — генерального секретаря общества «Финляндия — Советский Союз»! Человек на человеке. Иностранные корреспонденты и консервативные круги были потрясены единодушием, которое царило на этом многолюдном митинге, где впервые в истории фабрики собрались вместе и голосовали за одно рабочие, инженеры, администрация. А сейчас во всем огромном цехе — один человек. И второй — у печи.

Впустив в раскаленную печь многоэтажную тележку, уставленную пузатыми чайниками, высокая дверь задвинулась.

— Почему так мало людей в цехе?

Дело в том, что наступило время летних отпусков, когда многие предприятия в Суоми полностью прекращают работу. На июль останавливалась и «Арабия». Сейчас отгружалась уже готовая продукция. И один за другим подъезжали грузовики, забирая со складов умывальники и унитазы, чтобы отвезти их на пирс фабрики, над которым высоко подымались борта грузового теплохода. Море подходило чуть ли не к самым стенам фабрики. «Арабия» вывозит свою продукцию в сорок стран. Главная основа ее экономики — это идущие в Африку, Австралию, Южную Америку красивые умывальники, добротные унитазы и другие предметы санузлов.

— Вот они-то, — показал Шилкин на длинные ряды выстроившихся шеренгами унитазов, — и дают средства, чтобы оплачивать и эксперименты художников. Они приносят прибыль, из которой уделяют крупицу и для искусства, — улыбнулся он.

Если основа экономики предприятия — унитазы и прочая сантехника, если разменный доход приносит стандартная столовая и чайная посуда, то работа студий художников — это как бы визитная карточка фабрики, ее международная реклама.

И Шилкин рассказывает мне, как «Арабия», существующая с семидесятых годов прошлого века, лет десять тому назад была проглочена не имеющим никакого отношения ни к фарфору, ни к искусству судостроительным концерном «Вяртсиля» и превратилась в одно из доходнейших его предприятий.