Екатерина Шевелёва - Испытания

Потом я работала в Индии, о чем уже не раз писала в стихах и в прозе. Но я никогда не упоминала в своих книгах — забыла, не удосужилась вспомнить, не считала для себя фактом первостепенной важности — разговор в Дели со знакомым дипломатом, рассказывавшим с хорошим знанием дела о диверсиях против социалистических стран. «Американцы всячески пытаются помешать существованию авиалинии Прага — Марокко. Уже была катастрофа чехословацкого самолета на этом направлении. И очень возможно, что первая попытка сорвать регулярное воздушное сообщение между чехословацкой и марокканской столицами не останется единственной».

В сознании моем информация эта не сохранилась. Но ее цепко держало подсознание, заставив меня в критический момент суматошно и тревожно противиться полету зятя рейсом Прага — Марокко.

Итак, с помощью участников Второй Всесоюзной антропологической конференции в Минске и знакомого врача-физиолога я, что называется, разобралась со своими давними предчувствиями. Или, как говорит врач, заново идентифицировала информацию.

Но ощущение надвигавшегося страшного несчастья, владевшее мной с весны по осень 1980 года, по-видимому, не поддавалось никаким попыткам более или менее научного анализа. Ведь настолько отчетливо было неоправдавшееся предчувствие перед рейсом на вертолете, что я даже «завещание» написала!

— Нельзя требовать от нашего мозга, еще недостаточно развитого и недостаточно изученного, четкого расписания передачи информации из одного «помещения» в другое, — заметил молодой участник конференции в Минске, энтузиаст изучения структуры и функций мозга. — Скопление нейронов, именуемое таламусом, «решает», какую информацию передать в кору, какую нет, но ведь мы пока не знаем точно, на каком основании, почему он «решает» так, а не иначе! И не замыкайтесь вы только на этих двух «кладовых», — продолжал ученый. — У человеческого мозга много других, не изученных или недостаточно изученных функций.

— Известны факты о близнецах, живших в разных странах и умерших одновременно, в один и тот же час, даже в одну и ту же минуту… Скажите, вы были духовно близки с вашим другом?

— Как любящие друг друга брат и сестра, как… близнецы, — сказала я.

— Вы не умерли в ту секунду, когда погиб он, потому, что вы с ним не были истинными близнецами, но вы почти умерли…

— Почти умерла, — согласилась я. — И, может быть, осталась жива не только для того, чтобы повлиять на воспитание моих внуков, Юры, Насти и Сережи, но также для того, чтобы написать о добре и зле. Или, по-вашему, об излучениях добра и зла…

Вне прямой связи с разговором о моих предчувствиях, а как пример яркого таланта, излучающего добро, приведу стихотворение Александра Люкина:

Я сказала о поэте в настоящем времени: «талант, излучающий добро». Но Александр Люкин трагически погиб 11 февраля 1968 года.

В страстном публицистическом послесловии к подборке стихов А. Люкина главный редактор журнала «Наш современник», известный поэт Сергей Викулов, пишет: «По нелепой случайности…» А между тем эта «нелепая случайность», как рассказывают товарищи поэта, позвонила в тот вечер по телефону, пригласила поэта зачем-то к подъезду чужого дома (зачем — осталось неизвестным), нанесла ему смертельные раны и, не оставив никаких следов, скрылась…

Странно, что ни тогда, ни позже никто не задумался над тем, что у этой «нелепой случайности» и на сей раз оказался слишком точным выбор и неотразимо беспощадным удар.

«Талант принадлежит народу» — все мы помним эти замечательные слова. «Нелепая случайность», поднявшая руку на талант, ограбила народ. И потому одни надгробные речи в этом случае для нас с вами слишком слабое утешение.

Между тем сам поэт присутствие этой «случайности» ощущал. Он не знал ее в лицо, но затылком явственно слышал ее дыхание. Свидетельство тому вот эти строчки. Вспомнив войну, он говорит, что там, во время боя «…не оглядываться на выстрел, гордой стати учили меня». И он эту «гордую стать» приобрел, она стала его сутью, его привычкой.

Стихи оказались пророческими.

Да, судя по всему, Александр Люкин предчувствовал, что погибнет от руки злодея, ощущал нарастающую тревогу, так, словно ближе и ближе надвигалось на него нечто, несущее смерть.

…Авторское отступление, мне думается, поможет читателю лучше понять душевное состояние Натальи Дмитриевны Чекедовой в день, когда в Красном Бору произошла тоже своего рода… нелепая случайность.

И в тот день, и накануне Наташа места себе не находила от нарастающей тревоги.

Наталья Дмитриевна Чекедова, Наталья, Наташа рвалась к лесу, хватая ртом воздух, машинально прижимая руку к сердцу, слыша под ладонью тяжелые неровные толчки — будто не сердце билось, а дитя, уже сильное, уже готовое пробиться на свет божий из материнской утробы.

Наташа, Наталья, Наталья Дмитриевна Чекедова бежала сначала, кажется, по узкой дорожке, чувствуя ступнями гулкие неровные толчки грунта; потом бежала, кажется, через асфальтированное шоссе, машины дико завизжали справа и слева; и дальше уже не рвалась, а мчалась через огромный пустырь, почему-то теперь не как рыба, судорожно разевающая рот, а как птица, махая то ли крылами, то ли руками, — ведь говорят, что открывается второе дыхание, значит, открылось! Мчалась в Красный Бор!

И это было не в бредовом сне, а наяву, и была ее страшная вина, вина директора школы, в том, что она, оглушенная внезапным несусветным обвинением, подлой угрозой, собственным стыдом и раздирающим душу злобным отчаянием, замерла, безвольно уронив голову на письменный стол. Замерла и опоздала сделать то, что стало ее ежедневной, взятой на себя обязанностью — проверить, как расходятся по домам детишки и старшие школьники.

И, наверно, в том была ее вина, что не рассказала она учительскому коллективу о предупреждении Олега Соловьева, не хотела зря будоражить учителей, решила сама ежедневно присматривать за детишками… А сейчас чудилось ей, будто эхо гудит там, за пустырем, в Красном Бору, повторяя слова Олега: «Плохо кончится!.. Завидует Алешка мотороллеру! Ребят научает, даже маленьких, кидаться навстречу нам!»