Борис Грин - Высокое небо

На память приходили блестящие лекции Николая Романовича Бриллинга в Высшем техническом училище. Знаменитый профессор раскрывал перед будущими инженерами сущность двигателя внутреннего сгорания, как пианист раскрывает людям необъятный мир звуков. Но теперь надо было самому выбирать, что приемлемо для земли, а что для неба.

Он был еще молод, чтобы противопоставлять себя авторитетам. Другие осторожничали, дескать, в старой посуде еда вкуснее. Они понимали: первым быть заманчиво, но вовсе не обязательно, лучше повременить, посмотреть, что получится у других. Так безопаснее.

Но Аркадий Дмитриевич верил в будущее авиамоторов воздушного охлаждения. Когда его вызывали на спор, он ссылался на авторитет Жуковского. Он имел на это право, потому что в свое время прослушал цикл его лекций о теоретических основах воздухоплавания. Строго говоря, Жуковский не касался вопросов моторостроения, но он настойчиво подводил своих слушателей к необходимости облегчения воздухоплавательного аппарата. И как раз воздушное охлаждение давало такую возможность.

Мысль о двигателе, который отвечал бы перспективным инженерным принципам, зародилась еще в то время, когда шла напряженная работа над «Русским авиационным мотором». Когда она окончательно созрела, появился знаменитый М-11. Впрочем, легко сказать — появился.

Великий маг техники Эдисон заметил однажды, что труд изобретателя — это девяносто девять процентов пота и один процент творчества. Но он же уточнил, что этот один процент важнее всех прочих.

Работая над первым своим двигателем воздушного охлаждения, Аркадий Дмитриевич полностью отдал ему и «99» и «1». Он познал силу озарения, когда даже маленькое открытие — не просто открытие, но своеобразный ключик к новому секрету. За тем секретом — другой ключик, к новому открытию, а дальше — третий, и все они даются в руки легко, как по волшебству. Только не ошибись, какой ключик к какому секрету.

«Что-то общее с шахматным анализом, — думал Аркадий Дмитриевич. — Сделав ход, шахматист мысленно уходит значительно дальше и действует как бы с двух сторон — своей и противника. При этом он стремится подчинить своим интересам бесчисленное множество возникающих положений».

А новые положения обступали на каждом шагу, потому что конструктор «ел не из старой посуды». Конечно, куда проще было модифицировать до последнего винтика знакомый «Русский авиационный мотор», но то было бы новое старое. Он же бился над совершенно новым.

Его М-11 дался ему немалой кровью. Был объявлен конкурс на лучший двигатель для легкомоторной авиации, и это привлекало многих конструкторов. Конкурсы ни к чему не обязывают: повезло — хорошо, нет — тоже не осудят.

Проекты рассматривались с особой тщательностью, их поступило много. Слабое тут же отсеивалось, а то, что представляло интерес, откладывалось для повторного изучения. Круг сужался, но все же это был круг. Микулин тоже вышел в финал, и, значит, предстояла борьба.

Хороший проект — это еще не двигатель. Опытный образец — это тоже не двигатель. Все решается в период доводки. Мотор необходимо запустить, и тогда он сам раскроет перед конструктором свою суть, откровенно выставит перед ним слабые места. Только потом начнется то главное, что зовется доводкой.

Первое заводское испытание М-11 шло на специальной платформе. Испытательный станок открытого типа на колесах был явно не приспособлен. Люди расположились полукругом и молча, как загипнотизированные, вслушивались в ровный гул двигателя. Вдруг этот гул словно сбился с ноты и, прежде чем кто-нибудь понял, что произошло, раздался взрыв. Оборвавшаяся лопатка мулинетки с силой отлетела в потолок. Инстинктивно все бросились врассыпную. Кем-то остановленный мотор замер.

Люди расходились с тягостным чувством. В таких случаях кажется, что цель никогда не была столь далекою. Теперь все зависело от конструктора: он мог махнуть рукой, взяться за другую работу, а мог впрячься в доводку.

Аркадий Дмитриевич выбрал последнее.

Двигатель удался на славу. Эксперты отмечали простоту управления, большой срок службы и чудесную способность мотора работать на любом бензине.

Свое «за» сказали и заводские технологи. Их радовала простота оригинальных конструктивных решений. Стосильный мотор был на редкость прочным, хотя отличался компактностью и весил всего полтораста килограммов. Впервые в мировой практике в схеме двигателя была применена алюминиевая головка, которая на резьбе навертывалась на стальную гильзу. Ни один иностранный мотор не имел такой конструкции.

Конкурс между тем продолжался. Наступил день государственных стендовых испытаний. К нему пришли только два мотора: М-11 Швецова и М-12 Бриллинга, Микулина и Стечкина. Они сдавали экзамен одновременно.

Все шло хорошо, но вдруг — авария: у М-12 сломался коленчатый вал, мотор вышел из строя. Проверили расчеты конструктора — ошибки найти не удалось. Предположили, что всему виной случай: пола лея, мол, дефектный вал, такое бывает. Но когда запустили еще один подобный двигатель, то и он вышел из строя по той же причине. Это уже не могло быть случайностью.

Пока комиссия сокрушенно вздыхала, гонка М-11 продолжалась. Мотор Швецова успешно выдержал испытания, он оказался лучшим. Ему суждено было стать первым отечественным серийным авиадвигателем.

А в практике Швецова это был первый двигатель воздушного охлаждения.

Тогда Аркадий Дмитриевич еще не думал, что моторы такого рода станут делом всей его жизни. Не предполагал он и того, что ему доведется быть основоположником большой и плодотворной конструкторской школы.

Но все произошло именно так.

Со всеми вопросами — к Швецову.

Со всеми сомнениями — к Швецову.

И того, и другого — хоть отбавляй, особенно когда идет работа над новым двигателем. Заместителей у главного конструктора все еще нет, поэтому он един во всех лицах.

Решив посвятить шефа в свои расчеты, Петр Тихонов захватил нужные бумаги и пошел к Аркадию Дмитриевичу. В КБ не заведено церемоний, нет определенных дней или часов приема: раз конструктор идет к главному, значит так нужно.

Швецов встретил приветливо, подал руку, предложил сесть.

Едва завязался разговор, в кабинет решительно вошли главный контролер, диспетчер и начальник одного из цехов. Они выложили четыре кулачковые шайбы и, перебивая друг друга, стали горячо спорить. Оказалось, что эти шайбы сделаны с отклонением, хотя и не претерпели изменений по профилю. Поскольку контроль их задержал, производственникам потребовалось разрешение главного конструктора.

— Четыре шайбы — это всего четыре мотора, не четыреста. Надо пропустить, — осторожно нажимал начальник цеха.