Леонид Почивалов - Двое в океане [Хроника одного рейса]

Руднев поерзал на стуле.

— Посоветуйте, Константин Юрьевич, что делать? Может, пойти и извиниться? Вы его знаете.

Смолин покачал головой:

— Не надо! Главная причина здесь не в вас, так что извиняться бесполезно.

Руднев огорчился еще больше, грустно пошевелил бровями:

— Неужели бесполезно? Вот незадача! Чувствовал, мука какая-то сидит в старикане. А я еще его обидел. Теперь мучаюсь тоже…

Смолин кротко улыбнулся:

— Ну и помучайтесь! Не только таким, как он, стариканам, совесть свою терзать. И нам полезно. Хуже, когда нет никаких душевных мук.

Руднев внимательно взглянул на собеседника.

— Значит, и вы тоже?..

— Я тоже!

Второй помощник ушел притихшим, озадаченным, так ничего и не понявшим. Перед тем как открыть дверь, почесал затылок: ох уж эти ученые!

Заседание научно-технического совета по итогам эксперимента Чуваева было назначено на десять утра. С девяти Крепышин обзванивал некоторые каюты и доверительно предупреждал: «Просят прибыть обязательно и, так сказать, — он ронял в трубку кругленький упругий смешок, — проявить лояльность».

С этим Крепышин обратился и к Смолину:

— Конкретно к вам, Константин Юрьевич, не было поручения обращаться, — он снова хихикнул в трубку, — даже наоборот. Но я, извините, проявил смелость. Подумал, а вдруг обидитесь? Мол, других предупредил, а вас нет. Вот и взял на себя инициативу…

Откровенное шутовство Крепышина взбесило Смолина. Он отрезал:

— У меня нет времени на шуточки, товарищ ученый секретарь. Ищите кого помоложе, — и бросил трубку на рычаг.

Заседание проводилось в кают-компании. Его обставили весьма наукообразно. К стене прикрепили схемы и диаграммы, на которых Кисин, оказавшийся приличным рисовальщиком, вычертил цветными фломастерами все цифровые этапы погружений своих аппаратов. Были обозначены глубины, плотность воды, световая обстановка, подводные течения. Вместо условных значков на ватмане были нарисованы и сами многоглазые аппараты, при помощи которых намеревались вести исследования.

Однако ровно в десять не начали. Золотцев, сидевший за столом президиума, почему-то тянул, поглядывая то на часы, то на входную дверь. Оказывается, ждали Солюса, а он не шел. Крепышин дважды склонялся над телефоном в углу зала, набирал номер, терпеливо ждал ответа — телефон не отвечал.

— Ну и слава богу, что не пришел! — услышал Смолин за своей спиной хрипловатый голос Кисина. — Без старикана спокойнее. А то еще учудит чего!

Не явился и капитан, хотя был приглашен особо, а заменяющий его Кулагин опоздал и перешагнул порог кают-компании с таким мрачным видом, словно его по пустяку оторвали от крайне важного дела.

Смолин заранее знал ход событий, знал, что будут говорить Чуваев, Золотцев, другие из тех, кого обзвонил Крепышин.

Так и случилось. Придав своему мужественному лицу выражение суровой сосредоточенности, Чуваев сухо, слово к слову, как кирпич к кирпичу, сообщил о сущности эксперимента. В нашей науке в подобных естественных условиях он проводится впервые. Ну а первым, как известно, всегда труднее, бывают неожиданности, отклонения от намеченного плана. В результате эксперимента отряд понял: для пятикилометровой глубины стекло фиксаторов должно быть иного качества. Вот почему он, Чуваев, считает, что эксперимент принес бесспорную пользу: отработана методика спуска аппарата и его подъема, более того, на основе полученных данных можно сделать выводы о наиболее подходящих материалах для создания новых образцов подобных аппаратов. А в науке и малое ценно. Словом, Чуваев убежден, что полигон прошел удачно.

— Мы специалисты в других отраслях. Нам трудно судить о вашей работе, — миролюбиво вставила слово Доброхотова. — Но вы-то, Семен Семенович, вы сами довольны результатом? Только по-честному!

— Вполне! — Это было произнесено с такой непоколебимой, с такой честной уверенностью, что начисто исключало какие-либо сомнения.

Золотцев спросил, будут ли вопросы еще. Было задано два ничего не значащих вопроса о теоретической стороне исследований. Только Рачков смущенно поинтересовался: все-таки по какой причине лопнули в фиксаторах стекла?

Чуваев взглянул на него со снисходительной усмешкой, как на несмышленыша.

— Видите ли, молодой человек, когда вы станете постарше и поопытнее, то поймете, что в науке все заранее предугадать невозможно. Это же наука! Так что бывают, уважаемый молодой коллега, и некоторые трудности…

Рачкова одернули, как школьника, который невпопад обратился к учителю во время серьезного урока. Он опустился на стул, растерянно провел взглядом по лицам сидящих, задержавшись на лице Смолина.

«Чего он от меня ждет?» — раздражаясь, подумал Смолин, отвернулся и встретился с другим взглядом — колючим, насмешливым. Кулагин! И этот тоже!

Он посмотрел на Чуваева, на Кисина… Повержены, а торжествуют. Черт возьми, как же он решился поставить себя на одну доску с теми, кто лезет в науку нахрапом, как в очередь за дефицитом. Науку надо защищать. От них. При любых обстоятельствах. Истина превыше всего. Так говорили древние. Так должно быть и сейчас. Значит…

— Вы говорите, будто у вас случились «некоторые трудности»… — произнес Смолин, подняв глаза на стоящего у стола президиума Чуваева, и сам удивился спокойной уверенности своего голоса. Сквозь шум кондиционеров услышал скрип стульев — все обернулись к нему и напряженно ждали продолжения. — Я полагаю, случились не трудности, а неудача эксперимента. Она очевидна всем, прежде всего самим экспериментаторам, и мы не имеем права камуфлировать провал спасительными дежурными фразами. Неудача есть неудача, и надо честно в ней признаться. Я уверен, как настоящий ученый, товарищ Чуваев так и поступит, потому и предлагаю итог отчета сделать однозначным: эксперимент не состоялся по причине его неподготовленности. Кто в этом виноват — пускай разберутся экспериментаторы и их шефы в Москве.

В зале воцарилась тишина, в которой, как чье-то большое невозмутимое сердце, глухо и ровно постукивала в глубинах судна корабельная машина. Все смотрели в сторону стола президиума.

— Можно мне? — нарушил молчание Кулагин.

Золотцев кивнул.

— Я не собираюсь давать какие-либо оценки, — начал старший помощник. — Не мое это дело. Вы, ученые, разбирайтесь сами. Но для вашего сведения зачитаю коротенькую справочку. Так вот, за пять дней работы «Онеги» на последнем полигоне топлива израсходовано…

Кулагин склонился над блокнотом и принялся размеренно, неторопливо, подчеркнуто официальным тоном зачитывать сделанные в нем записи.

Это были тонны сожженного горючего, тонны израсходованной воды, сотни рублей, истраченных на амортизацию оборудования, на зарплату, на командировочные…