Леонид Почивалов - Двое в океане [Хроника одного рейса]

Золотцев сделал паузу, медленно обвел взглядом собравшихся и с заметной долей пафоса продолжал:

— Будем трудиться с вами, друзья, во имя интересов всего человечества. Намечено создать единую международную систему долгосрочного прогноза погоды. А что может быть благороднее такой цели! Заранее будем знать, когда грозит нам засуха, когда наводнение, когда стужа, сможем научиться управлять даже биологическими процессами на наших полях сообразно ожидаемой погоде. Миллионы людей спасем от голода, И все это возможно, все достижимо!

Золотцев помолчал, одолевая перехватившее от темпераментной речи дыхание, и продолжал:

— Кроме полигона на Гольфстриме, предстоит другой весьма важный полигон — в Карибском море. Его будет осуществлять уважаемый Семен Семенович Чуваев. — Золотцев сделал движение головой в сторону сидевшего в первом ряду темноволосого, худощавого человека лет сорока, с красивым, холодным лицом. «Похож не на ученого, а на прокурора», — подумал о нем Смолин.

Закончив вступительную речь, Золотцев предоставил слово своему заместителю. Пошелестев бумагами на столе, Ясневич обвел мягким, дружелюбным взглядом собравшихся.

— Прежде всего коснусь иностранцев. В Чивитавеккья к нам на борт ступят два американца — доктор Томсон и доктор Марч и канадец Клод Матье. Руководство экспедиции просит товарищей Смолина, Лукину и Крепышина, как хорошо знающих иностранные языки, взять над ними, так сказать, дружескую опеку. — Ясневич многозначительно улыбнулся, словно речь шла о чем-то таком, что во всеуслышание он говорить не имеет права.

Видимо, на лице Смолина проступило недоумение в связи со столь внезапно навешанной на него новой обязанностью, оно не ускользнуло от внимания Золотцева, и тот поспешно пояснил:

— Никаких особых обязанностей! Просто повышенное внимание к нашим гостям, помощь в сложных случаях с переводом, ну и, по желанию, конечно, общение на досуге. Поверьте, это не распоряжение, а просьба. Только просьба!

Смолин посмотрел в сторону Ирины, скромно пристроившейся в самом дальнем углу зала: интересно, как она относится к этому поручению, которое волей-неволей заставит их подолгу бывать вместе. Губы Лукиной дрогнули, и на них проступил зародыш слабой, неуверенной улыбки, словно она за что-то извинялась.

«Бог с ними, — подумал Смолин, — американцы так американцы. В самом деле, нельзя же с утра до вечера гнуть спину за калькулятором и выжимать из него цифирь. Общение с американцами на пользу. Тем более с учеными. Немало нового узнаешь». Смолин встречался с ними в Антарктиде и всегда вспоминал об этом с удовольствием — отличные были там парни!

Ясневич перешел к планам ближайших работ. Первый полигон намечался в Ионическом море. Раньше на эту станцию планировали сутки, а сейчас, оказывается, срезали время ровно наполовину. Ничего не поделаешь, надо компенсировать опоздание с выходом. Иначе сократится стоянка в Италии, а там предстоят встречи с итальянскими учеными.

В станции в Ионическом море были заинтересованы академик Солюс, другие биологи, но больше всего Файбышевский. Именно в Ионическом море его отряду, состоящему из двух человек, предстояло взять нужные для опытов глубоководные губки. Файбышевский запротестовал: полсуток — несерьезно! На него накинулась Доброхотова: сами виноваты, в прошлых рейсах опоздавшие никогда не качали права, а мирились. Файбышевский мириться не хотел, для галочки в плане работать не намерен! От волнения он даже встал из-за стола, выпрямился во весь свой внушительный рост, рубил воздух тяжелой рукой, словно отмахивался от нелепых упреков.

К его противникам неожиданно присоединился Крепышин: никак нельзя ставить под угрозу встречу с итальянскими учеными! Никак! Тем более есть надежда на поездку в Рим. В Вечный город!

Чуваев бросил на него суровый взгляд, буркнул:

— Планы есть планы!

И никто не мог понять, что он имеет в виду и на чьей стороне. Файбышевский по-прежнему стоял за столом, будто над ним вершился суд, ждал приговора и, оглядывая собравшихся, искал поддержки.

— Не пойму! — пожал плечами Смолин, неожиданно для самого себя решив вмешаться. — О чем мы спорим? Речь идет об интересах медицины. Медицины!

Он выдержал паузу:

— В конечном счете все это стоит даже Вечного города. — И насмешливо покосился на Крепышина.

Золотцев, не перебивая, внимательно выслушивал каждого, при этом слегка кивал головой, словно даже самые противоположные аргументы были для него убедительными. В заключение улыбнулся и почти ласково сказал:

— Не будем спорить, друзья! Не будем! Придем на место, посмотрим, прикинем, подумаем. Ведь всегда найдется выход из положения. Всегда!

На этом первый большой сбор завершился. Все стали расходиться.

— Спасибо, что защитили медицину! — Файбышевский подошел и протянул руку.

Рука у него была жесткая и потная.

— Я понял, что цели у вас серьезные, — ответил Смолин.

— Самые серьезные! — подтвердил Файбышевский. — Видите ли, фармакология только-только начинает со вниманием поглядывать на море…

Голос у Файбышевского был монотонным, не говорил — бурчал, но его бесцветные глаза за стеклами очков вдруг ожили. Говорил он о вещах интересных. Оказывается, многие морские организмы таят в себе еще не разгаданные наукой свойства, действенные в борьбе с некоторыми серьезнейшими недугами, против которых до сих пор бессильна медицина. А вот море способно нас выручить. Когда-нибудь поможет одолеть вроде бы самое неодолимое…

— Включая инфаркт, — добавила стоявшая рядом со своим шефом Лукина.

— Да, да! Ирина Васильевна права! Именно этой проблемой она и занимается. Представляете, какое широкое поле деятельности для настоящего ученого! А Ириша настоящий ученый!

В голосе Файбышевского звучало не просто поощрение ученицы. В нем угадывалась нежность. Смолин почувствовал раздражение: оказывается, вот кто она для него — «Ириша»! А он, Смолин, когда-то называл ее Тришкой…

— Вы правы, у Иры голова варит отлично! Я знаю, — подтвердил он с вызовом.

— Так вы знакомы?..

Ирина поспешила вмешаться:

— Константин Юрьевич мой… давний друг. Он…

— Вот вы где, оказывается! — раздался за их спинами голос Золотцева. — Есть маленький разговорчик, Григорий Петрович.

Взглянул на часы.

— Ба! Скоро пять. Прошу вас, — обернулся к Смолину и Лукиной, — через четверть часа ко мне на файв о’клок. И не забывайте! Ежедневно в пять! Свободное общение мыслящих людей и хорошо заваренный чай! — И повел Файбышевского с палубы, дружески держа его под руку. Уходя, Файбышевский оглянулся, стекла его очков холодно блеснули.

— Ревнивец он у тебя, оказывается, — усмехнулся Смолин.