Елена Ильина - Четвертая высота

– Теперь можно идти? – спросила Гуля.

– Можно. Иди наверх.

– Наверх? Зачем наверх?

– Прыгать!

– С трёх метров, – спросила Гуля, – или ещё раз с пяти?

– Нет. С восьми.

– С восьми?!

– А что, боязно?

– Боязно, – призналась Гуля. Олеся улыбнулась:

__ Научишься – будешь прыгать и с десяти.

– Никогда не научусь, – шёпотом сказала Гуля и вздохнула. – Ну что же, попробую с восьми.

Она пошла вверх по лестнице. Вот площадка высотой в три метра, с которой Гуля ещё недавно училась прыгать, вот следующая – пятиметровая. Значит, ещё выше.

«Ух, как высоко! – подумала Гуля. – Убьюсь!» Сердце у неё замерло, когда она взглянула с восьмиметровой вышки вниз.

Ей казалось, что она стоит на крыше трёхэтажного дома.

«Восемь метров, – соображала Гуля, – да еще глубина бассейна четыре, всего – двенадцать метров!»

Сквозь прозрачную толщу воды светилось дно бассейна.

«Нет, не могу, – подумала Гуля, – страшно…»

Но снизу уже послышалась команда Олеси:

– Прыгай!

– Олеся! – крикнула Гуля не своим, дрогнувшим голосом. – Я не могу!

Снизу раздалось ещё повелительней:

– Прыгай!

Гуля стиснула зубы.

«Я сказала им в райкоме, что постараюсь совершить смелый поступок, – мелькнуло у неё в голове, – а теперь „не могу“… Нет, стыдно. Не боюсь!»

И, зажмурив глаза, она опять разбежалась по площадке, подпрыгнула и снова полетела, как птица, с распростёртыми, будто крылья, руками.

Она летела всего несколько секунд, но эти секунды показались ей бесконечно длинными.

– Ой, как долго я летела! – сказала Гуля, высовываясь из воды и отфыркиваясь.

Олеся махала ей со ступеньки рукой.

– Если так у тебя пойдут дела, – сказала она, – то к Восьмому марта пойдёшь на разрядные соревнования.

Гуля закинула голову и взглянула наверх – на восьмиметровую вышку.

– А можно мне прыгнуть ещё разок? – спросила она.

– Хоть сто раз! – весело ответила Олеся. – Нынче разок, завтра – два, а потом и ещё девяносто восемь.

Гуля снова поднялась на восьмиметровую площадку и уже без всякого страха, словно у неё и на самом деле крылья выросли, легко оторвалась от дощатого помоста и прыгнула вниз, в прозрачную воду.

Подошли экзамены.

Гуля отвезла в зазеленевший лес свою белку, проводила на вокзал маму, уехавшую в Сочи, и вернулась в опустевшую квартиру. С ней осталась Фрося.

– Ну, Фросенька, – сказала Гуля, – не сойду с этого места, пока не пройду всю физику.

И Гуля села за свой стол. Подперев голову руками, она углубилась в учебник. Комната была залита солнцем. Перед окном распустилась акация.

«Как сейчас хорошо на Днепре! – с тоской думала Гуля. – Взять бы байдарку и поплыть вниз по течению. А потом лечь на белый песок и смотреть в небо!»

Но это потом, после экзамена. А сейчас надо забыть обо всём на свете, кроме физики.

«Теплота»… Как назло, приходится повторять эту несчастную «теплоту», когда и так некуда деваться от жары.

Из кухни доносилась в это время протяжная украинская песня «Чому ж я не козаченько, що тебе я так люблю».

«И когда только Фрося успевает со всем управиться? – думала Гуля. – Не успеешь оглянуться – всё у неё готово, и она уже опять сидит себе и поёт своего „козаченька“. Вот бы мне у кого поучиться!»

И в самом деле: уже к девяти часам всё в квартире бывало прибрано, на вычищенной до блеска керосинке потихоньку варился обед, а Фрося с шитьём в руках сидела у окна и пела.

Пела она обычно так: начнёт песню и остановится на полуслове – то ей нужно нитку перекусить, то Гуле сказать что-нибудь, то подкрутить керосинку. А потом продолжает как ни в чём не бывало с того самого места, на котором остановилась. Гулю сердили эти остановки, и нередко из-за них выходили у неё с Фросей маленькие стычки. Так и сегодня. Фрося затянула свою излюбленную песню:

И остановилась. Гуля, прислушиваясь, ждала продолжения. Фрося молчала.

– Фросенька! – взмолилась Гуля. – Чего же ты замолчала?

– Гуленька, – донёсся из кухни притворно сердитый голос Фроси, – без репликив!

И Фрося опять запела:

Снова молчание.

– Фрося, спивай!

Но в эту самую минуту кто-то стукнул в дверь.

– Гулька! – крикнула Фрося. – Чуешь ты чи ни? Стукають в двери! А у мене керосинка гасне.

– Нехай стукають, – отозвалась из своей комнаты Гуля. Мени учитись треба.

Они обе столкнулись у дверей и вдвоём отворили. В переднюю вошла Гулина одноклассница Надя, одна из самых нарядных и хорошеньких девочек в классе.

– Гулька, – сказала Надя, едва переводя дух, – бросай всё! Лемешев в Киеве! Мировой концерт. Есть два билета!

– Ты что, в уме? – спросила Гуля. – А физика?

– Физика подождёт. Неужели ты пожертвуешь Лемешевым ради несчастной физики?!

Гуля молчала.

– Я буду ночью учить «теплоту», – сказала Надя, вертясь перед зеркалом и поправляя локоны и складки платья.

Гуля смотрела на неё улыбаясь и чуть-чуть прищурившись.

– Сказать тебе, – спросила она, – какую эпиграмму сочинили на тебя в школе?

– На меня? Кто сочинил? Какую телеграмму?

– Не телеграмму, а эпиграмму. Вот слушай:

– Ты сама сочинила эту диаграмму! – сказала Надя и слегка покраснела.

– Да ты не обижайся, Надежда!

Но Надя и не думала обижаться – над ней в классе часто подтрунивали, и она к этому давно привыкла.

– Знаешь, Гулька, – сказала она, – я поменялась с одной нашей девчонкой: я дала ей Лемешева с папиросой, а она мне Лемешева в шляпе.

– Иди ты к аллаху со своей папиросой и шляпой! Человек, можно сказать, наконец образумился…

– Это ты-то человек, который образумился? – засмеялась Надя.

– Я не шучу, Надька, – серьёзно сказала Гуля. – Ты же знаешь, мне недолго сорваться, особенно если такой концерт. Приходится держать себя во как! Думаешь, мне приятно париться? Но ведь осталось ещё добрых пятьдесят страниц. Видишь?

– Да ведь ты ж в году их учила.

– Мало ли что! И ты ведь учила, а, наверно, ничего не помнишь.

– Ни черта не помню! – сказала Надя, искоса поглядывая в зеркало.

– Что ж хорошего? Провалишься на экзамене.

Надя только пожала плечами.

– Ты, Гулька, вечно чего-то невозможного требуешь и от себя и от других. Ну, насильно в рай не тянут. Сиди зубри!

И, чмокнув Гулю в щёку, Надя убежала.

Не успела закрыться за ней дверь, как раздался телефонный звонок.

Застенчивый мальчишеский голос звал Гулю на Днепр – кататься на лодке.

– Не могу же! Занята я! Отстаньте от меня все! – крикнула со слезами в голосе Гуля и, положив трубку, накрыла телефон диванной подушкой. – Не подойду больше, хоть тресни! – сказала она и пошла к своему столу, заваленному книгами.