Саттор Турсун - Три дня одной весны

— Назокат, пора возвращаться.

— Как же, пошли за тюльпанами, а вернемся всего с четырьмя? — рассмеялась она.

— Так ведь промокнем сейчас до нитки!

— Обо мне не беспокойся, я не ком сухой земли, чтобы развалиться.

Они нашли еще один тюльпан, увидели следующий, а гром грохотал уже совсем близко, и наконец хлынул дождь. По разгоряченным щекам Назокат ручейками сбегала вода.

— Что будем делать, Фируз? Немножко страшно…

— Как, что? Всего пять цветков — будем искать еще!

— Нет, хватит уже. — Назокат схватила Фируза за руку, и они побежали по склону вниз.

Дождь припустил сильнее, небо, казалось, раскалывалось над самой головой. На обоих не осталось уже и сухой нитки, но Фируз чувствовал сейчас только одно: тепло руки Назокат, сжимавшей его руку, и ему все равно сейчас было — дождь ли, нет ли, и куда, и зачем они бегут. Ноги его не чувствовали земли, и он готов был бежать так бесконечно.

Вдруг Назокат споткнулась о какой-то кустик, упала с размаху… и Фируз опомнился. Помог Назокат подняться, опять взял ее за руку и уж больше не отпускал. Дождь сплошной стеной отделял их от остального мира, и Фируз остро желал только одного: чтобы скорее вернулось это ощущение блаженного полета и счастья, чтобы исчезло время и они с Назокат, держась за руки, продолжали парить где-то между небом и землей.

— Отпусти, Фируз, вот уже и село, ведь неудобно будет…

Фируз с трудом отпустил ее руку.

Этот весенний день, и ливень, и полет сквозь дождь так врезались ему в память, что он несколько раз даже видел их во сне.

Впервые это случилось, когда он узнал, что Назокат выходит замуж…

Фируз тогда так и не заснул. На рассвете ушел из дома к своему трактору и весь этот день не способен был говорить с людьми. Во время обеденного перерыва напарник Фируза, заметив его угрюмость, пытался развеселить его, шутил и смеялся, но Фируз будто закаменел. Он работал… и старался ни о чем не думать, и так протянул до вечера.

Когда уже на закате напарник позвал его домой, Фируз лишь махнул рукой: иди, мол, я остаюсь!

Трактор его, урча, двинулся вперед, и лемеха плуга продолжали вспарывать землю. Пелена тьмы постепенно обволакивала все вокруг.

Фируз включил фары, а через час, закончив вспахивать свой участок, перешел на соседний. Он видел перед собой лицо Назокат, слышал ее мягкий голос, и память услужливо приносила ему картины их встреч, и почему-то чаще других всплывали ее слова, сказанные тогда, во время ливня: «Отпусти, Фируз… неудобно будет…»

Он потерял счет времени, свет фар упирался в темноту ночи, и Фируз был сейчас один во всем мире. Руки, плечи, спина, ноги ныли от напряжения, голова будто налилась расплавленным свинцом. Но Фируз все не отпускал рычагов трактора — сидел, словно чугунный, словно уже никогда не поднимется, не увидит света.

Наконец он почувствовал, что голова кружится от усталости, перед глазами плавали дрожащие разноцветные круги. Он остановил трактор, заглушил мотор, закрыл глаза. Так и заснул, опершись о спинку сиденья, уронив на колени натруженные руки. Тогда-то он и увидел в первый раз этот сон — как они с Назокат летят сквозь дождь, крепко держась за руки.

…Длинный сигнал догнавшей сзади машины вернул Фируза к действительности. Глянув в боковое зеркало, он узнал машину Насира.

«И он, видно, в Джахоннамо, возить зерно…»

Фируз включил сигнал поворота: через несколько десятков метров надо было сворачивать с шоссе на пыльную проселочную дорогу. Однако Насир все нажимал на сигнал и, высунув руку из окошка, похоже, просил подождать его. Фируз притормозил, остановился, а машина Насира, не задерживаясь, проскочила вперед, мелькнуло за стеклом злое лицо. Метрах в двадцати перед машиной Фируза тот свернул на проселочную дорогу, и густая пелена пыли стала заволакивать его грузовик. Какое-то время Фируз видел еще надпись на заднем борту: «Дорога — не космос!» А потом должен был сбавить скорость, — пыльная завеса скрывала проселок.

Вот уже две недели Фируз возил зерно. В полдень он свернул к палатке комбайнеров передохнуть. Комбайнеры, три шофера с автобазы и с ними Насир, пили чай в тени брезентовой палатки. Из старенькой спидолы лились звуки танбура [58] Танбур — струнный музыкальный инструмент. .

Положив в карман ключи от машины, Фируз занял место в кругу. Ему протянули пиалку чаю.

Насир какое-то время раздраженно поглядывал на спидолу, потом рывком поднялся с земли.

— Разве это музыка?! — Он открыл дверцу своей машины, вернулся с небольшим магнитофоном в руке. — Вот послушайте-ка настоящую! — Затем выключил спидолу и нажал на клавишу магнитофона. Раздался неожиданно громкий голос певца:

Довольный Насир кивал головой в такт песне, казалось, поддакивал.

— Слушай, что-то не то, пусть он замолчит, — сказал один из комбайнеров.

— Правда, включи радио! Танбур во сто раз лучше этой муры!

— Потерпите, слаще ничего не услышите. — В упоении Насир продолжал покачивать головой.

Магнитофон возил он с собой постоянно. Может, и не слушал эти тысячи раз слышанные песни, а может, они ему никогда не надоедали, кто его знает… И всем остальным шоферам советовал следовать его примеру, обещая дать записать музыку.

Высокий голос певца выводил теперь:

— Ну как? — спросил Насир.

— Чем дальше, тем хуже, — отозвался Фируз.

— Бог ты мой! — вдруг пришел в ярость Насир. — Ты-то уж держал бы язык за зубами! Тебя-то кто спрашивает!

Старший из комбайнеров вмешался:

— Уймись, что он такого сказал? Или, думаешь, все должны соглашаться с тобой? — Он придвинул к себе поближе спидолу и повернул ручку. — Честно говоря, Насир, эти твои джинны не нравятся мне тоже, — и добавил с улыбкой: — Но ты же не станешь поднимать кулаки над нашими головами только потому, что мы не поддакиваем тебе?

— Не нравится, брат, так и не надо! — Насир сердито выключил магнитофон, сдернул с головы фуражку, лег на спину и прикрыл фуражкой лицо.

Слушая печальный голос ная [59] Най — флейта, свирель. , доносившийся из приемника, Фируз думал, почему Насир с такой злобой относится к нему. Похоже, началось все с того самого дня, когда увидел его рядом с Назокат, а теперь каждый день задирается, будто напрашивается на ссору. Может, злится за брата, хотя, если по правде, даже и тогда, когда они вместе учились в школе, они не очень-то ладили. Сколько Фируз его помнит, всегда от Насира можно было ожидать злобной выходки. Почему — непонятно, Фируз ему плохого не делал, может, у него натура такая. Говорят, то, что впиталось с молоком матери, выходит обратно только вместе с душой… Или все же поговорить с ним? Может, Насир думает, что он, Фируз, боится его и поэтому держится нагло? Если так, то он ошибается… Все же странно: откуда в нем столько злобы? Удивительно, что и в самом Фирузе поднимается в ответ темная волна, и кажется, скажи Насир еще слово — возьмет он его крепко за ворот и потащит вон за тот склон. Но…