Саттор Турсун - Три дня одной весны

Салим, помогавший Насиру менять колесо на его грузовике, поднял голову:

— Э, приятель, что говоришь? У твоего дяди Хидоята мозги набекрень съехали — клоун он!

— Я не про мозги, а про глаза, глаза у него зоркие — вот тебе и не нравится, — засмеялся парень. — Когда он сидит у ворот, ты отсюда ничего не можешь вынести. Вот и обижаешься.

— Кажется, ты меня плохо знаешь, приятель, — не уступал Салим. — Да я, если захочу, зрачок у него из глаза украду! Зоркий, а, надо же! Я же говорю, у него мозги не на месте — чего ж тогда называют его Хидоят-афанди? Клоун он, точно…

— А потому афанди, коротыш, что он, открытый, простодушный человек, одинаков что со старыми, что с малыми.

— Это кто тебе тут коротыш, а? Да я тебе за неделю машину по винтику разберу, ничего не оставлю! — пригрозил Салим.

— Ладно, не злись, это я так, в шутку… — Парень поспешил замять разговор.

Все в гараже знали, что Салим нечист на руку. А если имел на кого зуб — способен был свинтить кое-что с совершенно исправной машины и, помучив всласть ее хозяина, продать за тройную цену ему украденные у него же детали. И никому пока не удавалось его поймать. Поэтому водители Салима побаивались.

Фируз в это время копался в моторе своей машины и в разговор не вмешивался.

Насир с Салимом укрепили колесо на оси, убрали из-под машины домкрат и, присев на подножку, вытащили сигареты, хотя курить в гараже запрещалось.

— Ну, ну, — начал Насир, — давай, что ты там хотел про этого чудака? В тот раз я чуть не помер со смеху.

Салим оглядел всех, кто был в гараже, — готовы ли слушать?

— Так чего про него рассказывать?

— Да чего хочешь, хоть старенькое, хоть новенькое, лишь бы смешно…

— Ну, тогда слушайте… Однажды решил наш старик привезти себе уголь. Ехать думал утром, а накануне вечером собрал у соседей девять ослов и привязал в своем хлеву рядом с собственным, который, стало быть, оказался десятым. Лег старик спать, а утром пораньше трогается в путь, ослов же гонит перед собой. К восходу добрался до Тобазора, и вдруг пришло ему в голову, что нужно на всякий случай пересчитать ослов, все ли на месте. Ведь когда выезжал из села, было еще темно — вдруг какой-нибудь осел свернул к дому хозяина. «Раз, два, три… пять… семь… девять…» — считает старик. «Э, да ведь их девять! — думает он. — Наверное, ошибся», — и давай считать снова: «…три… пять… семь… девять…» Удивился старик: «Вот беда! Чей же осел пропал? …Пять… семь… девять… Э, да этих проклятых и в самом деле девять! Чей же осел пропал?» Крутится старик на месте, за голову хватается: кажется, все соседские ослы тут. «Если кто узнает, что я выпросил ослов у людей, а своего оставил прохлаждаться в хлеву — ох, пойдет нехороший разговор по селению, обязательно пойдет, некрасиво выйдет». Расстроился совсем старый — возвращается, бедняга, в свой двор. Входит мрачный и говорит старухе: «Наш осел дома остался, выведи его скорей из хлева да поторопись, уже поздно…» Идет жена к хлеву, смотрит: нет там никакого осла. «Чтоб его волк уволок — и куда он, проклятый, подевался!» — сокрушается старик. — Салим, будто и сам не понимал, куда пропал осел, растерянно наморщил лоб. — Что это я все «старик» да «старик»? «Хидоят-афанди» — так надо! «Не иначе, проклятый сбежал куда-нибудь, — причитает Хидоят-афанди. — Вот, старуха, посчитай сама: всего девять ослов, нашего нет…» Жена считает, получается десять. «Что я тебе, афанди?» — сердится Хидоят-афанди и снова пересчитывает ослов сам: девять. «Протри свои глаза, не видишь разве — девять! — кричит он жене. — Или ты издеваешься надо мной?» «Зачем я стану издеваться?» — обижается жена и снова считает: десять. Что за крик, что за шум, что за скандал! Хидоят-афанди ругает жену, жена плачет и вдруг говорит ему, вытирая слезы: «Но ведь наш осел под вами, вы на нем сидите», — «Ах, дьявол, а я-то его и не посчитал, оказывается…» И поворачивает он головы ослов в сторону ворот. «Стойте, куда теперь ехать! Поздно уже — пока доберетесь, солнце сядет», — кричит ему жена. «Ты права, старуха, видно, сегодня встал я не с той ноги, и дела мои неудачны», — соглашается Хидоят-афанди… Дал он тут хорошего пинка своему ослу, а соседских вернул хозяевам. Так вот и съездил за углем наш почтенный афанди, — заключил Салим и призывно захохотал.

— Ну и дурак! — вторил ему Насир. — Значит, постеснялся, что чужие ослы работают, а его, мол, дома остался, а? Чтоб его земля проглотила — надо же, совесть всегда при себе имеет, а мозги дома хранит: не догадался посчитать осла, на котором сидел сам! Да, оказывается, не зря называют его афанди…

Шоферы, которые слушали рассказ Салима, повеселившись, отправились по своим делам. Насир достал еще сигарету и, посмеиваясь, спросил:

— Небось брешешь, Салим, а? Или вправду этот старик рассказывает о своих чудачествах?

— Хлебом клянусь!

— Раз так, заглянем к нему вечерком, раскрутим его на пару историй, развеемся немножко.

— Идет!

Фируз больше не слушал, что они говорили, — вывел машину из гаража и поехал возить удобрения в совхозный сад.

Вот и все, что было утром. А вечером эти двое действительно явились в сторожку, где дежурил дядя Хидоят.

Накануне Фируз условился с тетушкой Шарофат, что в пятницу они позовут шесть-семь уважаемых стариков да еще соседей и установят каменные плиты на могилах, где похоронены его мать и отец. Сегодня была среда, и Фируз пришел к дяде Хидояту, чтобы просить его прийти к ним в пятницу и руководить обрядом.

Но только он собрался поговорить со стариком, как явились Насир и Салим…

Возле кинотеатра толпился народ и стояла очередь к кассе. Фируз взглянул на доску объявлений: «Мужчина и женщина». Толкаться в очереди не хотелось, он двинулся было дальше и тут вдруг увидел Назокат: она шла ему навстречу с какой-то женщиной. Лицо ее показалось Фирузу знакомым — он подумал, что, видно, это и есть та русская женщина, что приютила ее с ребенком когда-то у себя.

Назокат познакомила их — это и вправду была та самая учительница.

— Пойдешь с нами в кино? Говорят, хорошая картина.

— А где Рустам?

— Да вот у Вали в доме, с ее детьми. Я же говорила тебе — мы с ней соседки.

Они втроем направились к кассе.

Фируз почувствовал на себе чей-то взгляд, обернулся и увидел Насира. Тот стоял с сигаретой в зубах на краю тротуара и зло смотрел им вслед.

«Когда он успел добраться из гаража?»

Не желая расстраивать Назокат, Фируз стал так, чтобы она не заметила своего бывшего родственника. Купив билеты, они пошли к входу в клуб.

Насира уже не было видно.

После кино Фируз проводил Назокат и возвращался из райцентра в свое селение.

Он шагал в темноте, тихонько напевая понравившуюся ему мелодию. Ветер налетал порывами. Фируз успел промерзнуть, но настроение было прекрасное, а холодный сумрак, еще два-три часа назад, казалось, проникавший в душу, сейчас будто стал другим, таинственным, обещающим… Он думал о фильме и сравнивал с увиденным то, что было у них с Назокат, и дивился, какое все же противоречивое существо — женщина. Может ли хоть кто-нибудь в мире до конца познать ее сердце? Несмотря на то, что Назокат, казалось, любила его, Фируз вовсе не чувствовал себя уверенным в отношениях с ней. Он понимал, что она открылась ему только частью своего существа. А что дальше, и сможет ли она ответить ему, и сможет ли он ответить ей, и что будет с ними?