Владимир Попов - И это называется будни

Гребенщиков отпустил его кивком головы и уставился на Наташу гипнотическим взглядом.

— Скажите откровенно, кого осенила эта мысль? Только не выдумывайте, что вас.

— Какое это имеет значение? — Наташа попыталась уйти от прямого ответа — Борис запретил ссылаться на него, чтобы не повредить делу.

— Не стоит играть со мной в прятки, я и так догадываюсь.

Не хотелось Наташе нарушать наказ брата, но еще больше не хотелось обкрадывать его, тем более что она уже предвкушала победу. Какой ни твердокаменный, какой ни злонравный Гребенщиков, но при такой расстановке сил сопротивляться он не сможет.

— Вы не ошиблись. Это мысль Бориса Серафимовича, — не без гордости произнесла она.

— Пусть бы он лучше занимался своими делами — их у него предостаточно, а не заглядывал через соседний забор, — вырвалось у Гребенщикова. Не унималась у него, нет-нет и давала о себе знать давняя прочная неприязнь к Рудаеву.

Он еще раз как-то странно взглянул на Наташу, потом повернулся к Золотареву.

— Сейчас же зайдите с начальником проектного отдела к Зубову и все скрупулезно обсудите. Что, где, когда, как, насколько. Трубы для ускорения будем делать у себя на заводе в котельном цехе. И завтра же командируйте толкового человека в Москву, чтобы принципиально договорился о вертолете.

Не задавая больше никаких вопросов и не спрашивая, будут ли они, Гребенщиков кивнул в знак того, что аудиенция окончена.

Наташа вышла от Гребенщикова, испытывая то же чувство, какое испытывает воин, приготовившийся к длительной осаде неприступной крепости и неожиданно обнаруживший, что крепость оставлена противником на милость победителя. Она не знала, куда деть себя от радости. Повертелась немного перед зданием заводоуправления и на попутной машине поехала в конверторный цех — там в кабинете брата на время его отсутствия засел Глаголин. Сегодня у нее с Володей свидание, но ждать вечера, когда не терпелось рассказать о немыслимо любезном приеме и фантастически легком решении сложного вопроса, было слишком тягостно.

Поглощенный своими расчетами, Глаголин даже не поднял головы, когда перед ним возникла Наташа.

— Я не помешала? — спросила она, кое-как придав своему голосу оттенок официальности.

— Талочка! Да как ты можешь помешать! Умница, что пришла. Бо-ольшая-пребольшая! — восторженно завопил Глаголин.

В одно мгновение он оказался возле Наташи и, подняв ее на вытянутых руках, покружил по комнате.

— Добрый день, Володя, — роняя косынку и слегка пошатываясь, произнесла Наташа.

— Добрый! Очень добрый, Талочка! — Глаголин был явно в ударе. — Если б ты знала, какая красивая формула получилась у меня! Как античная статуя! Как прелюдия Баха! Хоть на ноты перекладывай! Эта формула диффузии серы из стали в шлак при разных температурных условиях будет пригодна для всех случаев нашей металлургической практики. И для конверторов, и даже для мартенов любого масштаба. Ею я завершил целый раздел десульфурации. Но не это самое главное. На меня еще посыпались, как из рога изобилия, радости извне. Получил из издательства «Знание» договор на публикацию одной моей работы отдельной брошюрой.

— Работы, которую сделал, так сказать, совместно с Гребенщиковым? — ревниво спросила Наташа. Она относилась к этому альянсу неодобрительно.

— Нет, нет, это давнишняя — «Статистический метод определения коэффициентов…». Ну, да шут с ней. Длинно и замысловато. Конкретнее — договор на восемьсот рублей. Как говорят, детишкам на молочишко, а моей мамочке на должишки. Сколько их у нее, она держит в секрете и все обещает, что выпутается сама. Чудное утешение. И вот смотри еще.

Глаголин взял со стола конверт, извлек из него письмо на бланке, протянул Наташе.

Это было приглашение на работу в московский научно-исследовательский институт. Оговорен оклад, предоставление на первых порах комнаты в аспирантском общежитии, а затем и квартиры. Упомянута и возможность защиты диссертации на основании опубликованных работ.

— Понимаешь, как пригодится мне эта публикация? — Глаголин пристально смотрел своими близорукими глазами в глаза Наташи.

— Я рада за тебя, — сказала Наташа, возвращая письмо, но голос у нее был тусклый, а бровки подрагивали, и между ними прорезалась складочка озабоченности. — Собираешься дать согласие?

— Все это лестно и заманчиво. И Москву я люблю. — У Глаголина перебегала кожа на лице и на лбу, отражая усилие домыслить то, о чем спрашивала Наташа. — Но стоило ли покидать Москву, чтобы снова вернуться туда?

— Ты вернешься в другом качестве. Выросший.

— Но недоросший. Конечно, я не тот, каким уезжал оттуда, и совсем не тот, каким был бы там. Обидно и больно… Ну да ладно. — Глаголин тряхнул головой, словно отмахивался от докучливой мухи. Положил руки на плечи Наташи. — А тебе хотелось бы жить в Москве?

— Н-не знаю…

— Ну так вот: если я поеду, то только с тобой.

У Наташи растерянно захлопали ресницы. Не нашла ничего другого как сказать от неожиданности:

— А как же мама и папа?..

Глаголина даже перегнуло от неудержимого смеха.

— Ты сущий ребенок. У твоей мамы есть папа, у папы есть мама, а у них есть еще Юрий и Борис. Они не осиротеют, как-нибудь перебьются. Вот что будем делать с моей мамочкой?..

— Думаешь, она поедет вслед за нами? — Спохватившись, что сказала больше, чем полагалось бы в ответ на первое предложение, да еще сделанное в форме не очень конкретной, Наташа поправилась: — Вслед за тобой.

Но Глаголин понял запоздалую уловку и смотрел на свою подругу с нежностью. Она знала уже этот взгляд — чуть приспущенные веки, чуть затуманенные зрачки.

— Даже не вслед, — с горестной убежденностью сказал Глаголин, — она раньше нас там будет. Мы — поездом, а она — самолетом. И встретит на перроне с цветочками.

— Шутишь, конечно…

Глаголин снял очки, протер их мятым-перемятым платком, сказал, напрягая взгляд:

— Какие, Талочка, шутки!

— Но ведь можно устроить ее на работу. На время хотя бы. В людях сейчас повсюду такая нужда…

— Это было бы ей весьма полезно — она очень жизнедеятельный человек, — но… При тебе же было сказано и, возможно, специально для тебя: «До двадцати лет я кормила сына, теперь пусть он кормит меня. У меня есть более важные дела, чем зарабатывать на хлеб». С тех пор она занимается тем, что ей нравится.

Наташа конфузливо сжалась.

— Володя, мы с тобой позволяем себе лишнее. Мы не имеем права обсуждать действия Лидии Николавны. Мама — прежде всего мама.

— Ну, почему? Я считаю тебя кандидатом в члены нашей заполошной семьи. — Глаголин рассмеялся. — Хотя и со скромным стажем. И все-таки, Талочка, какое-то время мне придется еще побыть здесь. Надо подготовить всю информацию для ЭВМ.