Анатолий Ткаченко - Люди у океана

Ребята крепят боковые полозья, затем начинают приспосабливать гребковый барабан, спорят, переругиваются, отталкивают друг друга, даже Пеночкин разгорячился, а Васю Багрова так и вовсе трясучка бьет от нетерпения и интереса: «Скорее, скорее поставить мотор, завести, испытать! Пойдет ли снегоход?!» Теперь они позабыли о себе — кто такие, где живут, куда вернутся из гаража, — работа поглотила их, отвлекла от всего, что внутри них и вокруг, первая в жизни истинная работа.

И значит, они спасены, почти спасены: испытавший счастье работы — уже человек, в нем ожила душа и не померкнет интерес к деянию. Нужно еще более разжечь в них это, поддержать, осторожно, без нажима направить… Но сейчас пора остановить Багрова и Пеночкина на час-два, время обеда, отдыха; они ведь все-таки мальчишки, перестараются — и перегорят, что вредно и для взрослых.

— Перерыв, мастера! — сказал Качуров, снимая комбинезон. — Доделаем после обеда. Подкрепиться надо, как считаете? Машина и та без заправки не ходит!

Они идут через заснеженную, чуть потеплевшую полуденную рощу, ребята смеются, швыряются снежками, и если бы не форменные пальтишки и шапки, веселость чуть сдержанная, как у молодых солдатиков, никому бы и не догадаться, что они из интерната. Ребята точно знали: Федор Афанасьевич поведет их обедать к себе домой. И когда он сказал им: «Перекусим у меня, мастерочки», они не смутились, не стали отговариваться (так поступают лишь домашние мальчики и девочки), напротив, еще больше возбудились, едва скрывая свою радость: настала их очередь пообедать у мастера Качурова, который раз в неделю, обычно по воскресеньям, приглашает интернатских в гости. Приглашают и другие воспитатели и преподаватели, стараются, чтобы хоть раз в год каждый побывал на домашнем обеде, но есть ведь подлизы, любимчики, им удается чаще проникать в квартиры и семьи, за что их, конечно, презирают интернатчики. Не все равно, конечно, и очень даже, к кому попасть на обед, есть такие воспитатели — и за столом учат честной, правильной жизни, пугают родных детишек беспризорниками, хотя и в шутку вроде бы. Для Багрова и Пеночкина, людей технических, попасть к Федору Афанасьевичу — самая дорогая мечта и радость…

Шумное, морозное вторжение их, пропахших машинным духом, не удивило Маманю, хозяйку Лидию Ивановну, она ожидала гостей, знала, что супруг приведет кого-нибудь сегодня, а увидев Багрова и Пеночкина, вежливо, сияюще протянувших ей грязные ладошки, и сама заулыбалась: больше всех других нравились Лидии Ивановне эти ребята. Уж не потому ли, что вместе с Качуровым считают лучшим местом на земле промасленный, пробензиненный гараж?

Стол в большой комнате был накрыт белой скатертью, расставлены тарелочки, нарезан хлеб; за окном светились березы, на стенах висели пейзажи в рамках, пол застлан паласом, диван — ковриком: стеллаж с книгами, телевизор, журнальный столик и кошка лохматая, сибирская, в кресле; а воздух! Сухой, розовато-прозрачный, чуть пахнущий одеколоном, какими-то женскими помадами.

Ребята разделись, разулись, в носках прошли в ванную, долго натирали хозяйственным мылом, держали под горячей водой замазученные, проржавелые руки и лишь по окрику Лидии Ивановны: «Где вы там застряли!» — тихо прошли к столу, присев пока с краешку, огляделись и согласно, молча обрадовались: дома не было Маринки; десятиклассницы, дочери Качуровых, которая всегда заговаривала с ними, подшучивая над ними, смущала невозможно их; и они, вовсе не робкие, умеющие себя в разноликом интернатском обществе защитить, краснели перед Маринкой: она совсем из другой жизни, обитает в такой прекрасной квартире, ест домашнюю пищу, ходит в нормальную, человеческую школу.

— Ну, подвигайтесь, мужички, — сказала, легонько подтолкнув их в спины, Лидия Ивановна. — Вася сюда, Коля здесь, Федор Афанасьевич во главе стола, а я поближе к кухне. На первое борщ со сметаной, на второе мясо тушеное, третье… Третье будет из сладкого пирога, любимого блюда Багрова и Пеночкина.

Пирог с повидлом, поджаристый, душистый, огромный, лежал на кухонном столе, был хорошо виден в открытую дверь, и от него просто невозможно было отвести глаза; пирог и есть настоящая семейная жизнь, ни суп, ни борщ, ни тушеное мясо — пирог! Но Качуров с усмешкой погрозил им ложкой и указал на полные тарелки борща.

— Путь к прекрасному Третьему лежит через нелегкое Первое и Второе, однако мы должны одолеть их. Квод эрат демонстрандум — что и требуется доказать, как говорили в трудные моменты древние римляне.

Борщ с помидорами и свеклой, мясо с картошкой вовсе не были для Багрова и Пеночкина «трудными моментами», особенно после гаражной работы, и они молча, деловито расправились с первым и вторым, заслужив похвалу Лидии Ивановны: «После вас и тарелки мыть не надо, настоящие мужики-едоки!» Хозяйка внесла, опустила на середину стола пирог, засиявший коричневым солнцем, хозяин распластал его на большие куски, разнес по тарелкам; электросамовар уже позвякивал крышкой, и хозяйка, достав из серванта чашки и блюдца с золотистыми ободками, наполнила их крутым чаем.

Наступило самое отрадное время: можно долго есть чудо-пирог, запивать сладким чаем, можно говорить о чем-нибудь интересном, блаженствовать, привалившись к спинке стула, и никуда, никуда не торопиться, потому что не будет команды: «Первая смена, встать! Освободить столы!» Они умеют говорить, Багров и Пеночкин, если, конечно, нет дома Маринки.

— Доделаем сегодня снегоход? — спросил Пеночкин.

— Попробуем, — сказал Федор Афанасьевич.

— Надо сегодня, обязательно! — чуть не подпрыгнул на стуле Багров. — И прокатимся, а? С треском, ветерком!

— После пирога — еще бы! — усмехнулась со всегдашним подшучиванием над ними Лидия Ивановна. — Вам и космический корабль нипочем. Только не улетайте насовсем. Кого же я буду пирогами кормить?

— Ну, Маманя! От твоего самовара никакого космонавта не оторвать. — Федор Афанасьевич промокнул платком распаренный шишковатый нос, налил себе четвертую чашку, еще круче заправив ее заваркой. — Вот если б знать, что на других планетах борщи умеют готовить…

Маленький, румянолицый Багров и бледнолицый Пеночкин, впрочем тоже слегка оживший щеками, засмеялись, и Багров сказал:

— Лидия Ивановна, когда я жил с папкой на Алтае, у нас соседка тетя пожилая была, она пекла пироги с грибами. Вкусные тоже! Говорит: «Васька, сбегай, грибов собери, пирога испеку». А там их, грибов любых, хоть бульдозером загребай. Наберу белых, маслят, подосиновиков — ассорти, словом. И вот из них, да еще с луком зеленым, она пирог заделает в печке. Там печки большие, кирпичные… Потом сидим и чай пьем. Хорошая тетя была, а муж у нее пьяница. Дрался. Правда, она не боялась его, даже связывала иногда. Детей не было… Она говорила: у тебя матери нету, у меня сынка, вот мы с тобой и полюбились друг дружке. Потом, когда папку посадили, она хотела взять меня насовсем, да мамка потребовала… Я писал тете на Алтай, через несколько лет уже, письмо вернулось: уехала куда-то тетя…