Борис Губер - Ровесники: сборник содружества писателей революции «Перевал». Сборник № 7

Библиотека помещалась в глубине здания. Чтобы попасть в нее, пришлось миновать гимнастическую комнату. В ней было темновато. Снаряды — турник, кобыла и параллельные брусья — тесно сгрудились в углу, рядом с ворохом кокосовых матов, а на освободившемся месте группа молодежи в трусах репетировала живую газету.

— Крикнем разом шакальей стае: руки прочь от Китая! — хором чеканили они навстречу Андрею.

Потом от хора отделились два женских голоса:

— А уж мы беремся следить за тем, чтобы нигде не осталось китайских стен, — прочитали они и сбились, кончили врозь.

Инструктор, ловкий юноша в спортивных туфлях и полосатой майке, остановил их, смеясь начал что-то объяснять… Андрей не слышал его объяснений — он уже прошел дальше, в следующее помещение. Здесь было много светлей, лампы в больших матовых колпаках часто свисали с пыльного лепного и позолоченного потолка. На стенах почти сплошь висели яркие плакаты, печатные и самодельные, современные и оставшиеся от времен гражданской войны. Поодаль пристроился уголок Авиахима, с выставленными на ступенчатой этажерке пробирками, противогазами и моделями рук, обожженных, покрытых примерными ранами… На нескольких столиках здесь играли в шашки, в шахматы и в какую-то военную игру, в которой участвовало человек пять или шесть. День был сегодня будний, и все играющие были одеты просто, многие в свое рабочее платье. В их глазах Андрею почудилась насмешка над его костюмом, над желтыми узконосыми ботинками. Вот уже, действительно, дернула нелегкая!.. И он, заложив руки в карманы, посасывая папироску, заставил себя остановиться перед ближайшей доской, отметить мысленно, что положение черных крепче.

Затем он равнодушно отошел и разве только чуть-чуть торопливей, чем нужно, открыл стеклянную дверь с вывеской «библиотека» , заботливо разрисованной цветным карандашом.

За дверью он сразу же увидел Веру Михайловну. В синем халатике-прозодежде поверх светлой кофточки, она, склонившись над столом, возилась с книгами и карточками.

Большинство столиков стояло пустыми; читало всего несколько человек. Небольшая группа получающих книги столпилась перед перильцами и, в ожидании очереди, негромко переговаривалась.

Андрей решительно шагнул к перилам. Все на миг умолкли, повернувшись к нему. Он неожиданно почувствовал прилив смущения, робости; сегодняшняя затея снова показалась глупой и дикой. Но он превозмог себя.

— Здравствуйте, товарищ Баркова, — развязно поздоровался он.

Вера Михайловна приподняла свою повязанную белой косынкой голову. Удивление, недоумение, испуг — поочередно пробежали по ее худощавому лицу, она даже приоткрыла свой большой рот, как бы собираясь ахнуть, но не ахнула, кивнула головой и, отвернувшись в сторону, сказала:

— «Воскресенья» нет, занято. Чем заменить?

Андрей понял, что она не ответила ему, и настойчивость его сразу возросла.

— Послушайте, товарищ Баркова, — произнес он с вызовом, будто та ему что-то пообещала и теперь не исполняет своего обещания, — когда же вы освободитесь?

Вера Михайловна глянула на него широко распахнувшимися глазами; над удивлением ее явно преобладала досада. Она хотела уже ответить и, возможно, сказала бы что-нибудь резкое, но откуда-то со стороны прозвучало:

— А вы бы, гражданин, лучше не мешали работать.

— Да и папироску бы бросили, — добавил еще кто-то.

Это смягчило ее.

— Погодите минутку, — сказала она примирительно, — мне нужно прежде всего отпустить товарищей.

Андрей молча пожал плечами. Чувствуя, как жарко приливает кровь к щекам, и изо всех сил стараясь выглядеть независимым, он пошел обратно к дверям. Со звенящей головой присел он к столику, у которого останавливался недавно, и уставился в доску: уйти совсем он не мог, это было бы слишком позорно.

На него не обращали внимания… И постепенно все происшедшее в читальне стало казаться не таким уже страшным и значительным. «Ерунда, — подумал Андрей, — конечно, ей неловко было при посторонних»… Черные между тем, несмотря на то, что Андрей несколько минут назад находил их положение хорошим, безнадежно проигрывали… Наконец, бывший на их стороне старичок — чисто выбритый, розовый с малиновыми прожилками на щеках — сдался. Он аккуратно положил своего короля плашмя и встал.

— Молодец, Ваня! — воскликнул он, протягивая через стол тупую бурую руку, — спасибо, облапошил дурака.

— Да куда ты торопишься? — с сожалением удержал его руку Ваня, пожилой, в глухо застегнутой кожаной куртке, с крупными рябинами на лице. — Одну только партию и сыграли…

— Нельзя, — ответил старичок, — мне на дежурство скоро итти…

Андрею — после нелепого сегодняшнего дня, после встречи с братом и отцом, после стыда, пережитого только что, — сразу, — словно в этом было спасенье от непереносимого груза спутанных мыслей и чувств, заполнивших его голову, — неудержимо захотелось играть.

— Может быть, вы со мной сыграете? — предложил он.

Ваня согласился охотно. Андрей принялся устанавливать фигуры, почти свирепо предвкушая выигрыш и не сомневаясь в нем.

Ему достались белые, и он щегольски начал рискованный гамбит.

Очень поверхностно зная теорию и заучив только первые ходы партии, Андрей всегда (с малознакомыми противниками особенно) брался за самые необычные дебюты, думая этим внушить к себе почтение, — и в большинстве случаев проигрывал.

Так случилось и сейчас. Партнер не принял гамбита и ферзем объявил шах. Это озадачило, озлило Андрея, — он ошибся в защите, положение его в пять-шесть ходов стало плачевным, и интерес к игре пропал. Для реванша, попрежнему желая быть оригинальным, он выбрал сицилианскую партию, которая тоже не задалась.

Ваня играл сосредоточенно, долго обдумывая каждый ход. И это и все остальное в нем, — вплоть до куртки, крепко пропахшей чем-то, как будто керосином, — раздражало Андрея. Ему стало скучно, досадно, что он впутался в игру. Все чаще оглядывался он на дверь библиотеки, ожидая, что оттуда вот-вот появится Вера Михайловна, и все же прозевал ее: Вера Михайловна в пальто и шляпке прошла мимо.

Она уже спускалась по лестнице, когда Андрей, наспех распрощавшись с партнером, догнал ее. Спокойно подала она Андрею руку и, будто ничего между ними не случилось, спросила:

— Выиграли?

Андрей задохнулся от злобы, хлынувшей вдруг на него.

— Нет, проиграл! — грубо крикнул он, ненавидя и ее и себя — себя за все, что сделал сегодня.

Внизу, в вестибюле, и без того тесном, было полно людей — только что окончился сеанс, и зрители стремились поскорее выйти на улицу. Пришлось остановиться и ждать, пока станет свободней. Вынужденная остановка эта распалила Андрея еще пуще, его страстно потянуло домой, как можно скорее… Он угрюмо нетерпеливо молчал, заложивши руки в карманы пиджака.