Юлиан Семенов - Горение

– Ну-с, Микульска, как наши дела?

– Плохи дела. – Стефания заставила себя ответить просто, без волнения, по возможности с юмором. – Куда уж хуже.

– Может быть еще хуже, – не согласился Сушков. – Пока что вы сидите в санатории, а не в остроге, пока еще даже не листочки, пока еще почечки… А вот когда цветочки начнутся…

– Я никак не возьму в толк, за что я арестована? Какое-то несусветное недоразумение…

– Для того чтобы происшедшее действительно оказалось недоразумением, не хватает одного лишь…

– Чего же?

– Вашего правдивого рассказа. Вы поймите, Микульска, в крае объявлено предписанием председателя совета министров военное положение. Вы понимаете, что это такое?

– Не совсем, я же не солдат, – попробовала пошутить Микульска.

– Вы очень хорошо играете солдат, особенно тех, которые кончили срок службы и отправились на отдых, но никак саблю спрятать не могут… Так вот, военное положение означает, что человек, задержанный на улице с бомбами, может быть застрелен на месте…

– Но я же не знала! Я не могла и подумать, что в чемодане бомбы!

– А что, по-вашему, там могло быть? Милая, женщины умеют лгать мужьям и любовникам, но совершенно теряются, сталкиваясь с законом… Ну, согласитесь, вы ведь дали глупые показания: «Ко мне на улице подошел человек, за которым гнались, и попросил взять чемодан». Ну? Глупо же! Кто гнался? Вы видели преследователей? Как они одеты? Сколько их? Опишите.

– Он сказал мне это так искренне, он задыхался… Поймите, я актриса – порыв, эмоции; мне все кажется отчетливей, чем другим, я ведь представлением живу, все время чем-то грежу.

– Значит, вам пригрезились преследователи?

– Наверное…

– Где к вам подошел преследуемый?

– На улице…

– На какой?

– Я не помню сейчас…

– А вы вспомните. Надо вспомнить, Микульска, мы это сейчас в протокол опроса станем писать, это в военно-полевой суд пойдет так что вы уж постарайтесь все дотошно вспомнить, от этого ваша жизнь зависит, жизнь, вы поймите это, время-то особое, анархическое время, слабинку давать мы не вправе – дали уж, хватит! Ну, где?

– На Маршалковской…

– После встречи с Бахом?

– Нет, до.

– В каком месте?

– Возле дома два.

– Зачем глупо врете?

– Я бы на вашем месте так не разговаривала с дамой!

– С кем?! С дамой? Они но улицам ходят, дамы-то! А здесь сидят государственные преступники, Микульска! Люди, преступившие черту закона! Итак, где к вам подошел преследуемый?

– В начале Маршалковской…

– Не врите мне! – Сушков ударил ладонью по столу. – Что он, к вам в пролетку вскочил?! Вы до Маршалковской на пролетке ехали! Мы извозчика опросили! У нас свидетель есть! И вахтер в вашем кабарете описал неизвестного, который у вас был! С чемоданом. Сначала Бах, а потом второй социалист, с бомбами! Что вам сказал Бах? От кого он к вам пришел? Какие дал указания? Ну! Живо,!

– Он… Он ничего не сказал…

– А зачем он к вам приходил? В покер играть? Или, может, он ваш любовник? Может, он коханый у вас?

– Он… Я не знаю… Он сказал, что моей жизни угрожает опасность…

– Какая опасность? От кого?! – Сушков усилил ритм, он вколачивал вопросы, словно гвозди, одним ударом – и по шляпку.

– Он сказал, что мне угрожают злоумышленники…

– Так бы сразу и говорили, черт возьми! Какие злоумышленники? Шантажисты? Грабители? Насильники?

– Грабители… Он сказал, что они повсюду меня преследуют…

– Он описал их?

– Я не помню…

– Вспомните!

– Нет… Не знаю… Я сейчас ничего не помню…

– Больше он вам ни о чем не говорил?

– Нет!

– Приказов от партии не передавал?

– Нет, нет! Какие приказы? От кого?!

– А почему он скрыл от вас свою профессию?

– Я… Почему скрыл?

– Разве признался, что работает сапожником! Неужели он сказал вам об этом?!

– Нет, нет, не говорил…

– А может, он даже обмерял вашу ногу?

– Нет. Я не помню…

– Не врать! Обмерял? Или не обмерял? Да или нет?

– Я не понимаю, какое это имеет касательство к делу?

– Главное! Извольте ответить: да или нет?

– Вы его спросите, я не помню, ну, право же, не помню!

– Он ответил уже, теперь я вас спрашиваю!

– Но я ему верю… Что он сказал – то и было…

– Да или нет? В последний раз спрашиваю!

– Нет!

Сушков взял папку, открыл ее и зачитал Микульской:

– Я, Бах Ян Вацлав, показываю, что обмерил ножку пани Микульской у нее в гримуборной и сторговал цену – девять рублей золотом. Никаких других разговоров, кроме как о баретках, я с нею не вел, на Маршалковской встретил ее случайно и, выполнив ее просьбу, донес чемоданчик фирмы «Брулей и сын» до вокзала.

Сушков читал липу, по чистому листу бумаги читал – был убежден, что женщина не попросит протокол допроса, ничего в этом деле не понимает; несчастный инструментарий хитроумной операции, задуманной полковником, – всего лишь.

– Ну? – спросил Сушков. – Что на это скажете? По-прежнему верите Баху или сомнение появилось?

– Чего вы хотите от меня? – Микульска не удержалась, заплакала. – Это какой-то ужас… В чем я виновна? Чего вы добиваетесь?

– Я добиваюсь правды. Я хочу, чтобы вы рассказали мне все. От начала и до конца…

– Микульска вытерла слезы тонкими пальцами и сказала: – В таком случае я желаю говорить с Игорем Васильевичем Поповым…

– A y нас нет никакого Попова, – ответил Сушков. – Кто такой – Попов?

– Как так нет Попова? – ахнула Микульска. – Он же начальник Варшавской охраны!

Сушков рассмеялся, не разжимая рта:

– Кто вам сказал, что Попов начальник охранного отделения? Очень мне это интересно узнать…

– Мои друзья…

– А как зовут ваших друзей?

– Вы же все равно их не знаете!

– Да?

Сушков поднялся, глянул на часы, глянул причем украдкою, и сказал:

– Пойдемте.

Микульска, не спросив даже, куда ее ведут (это сразу же отметил Сушков), покорно поднялась со стула и двинулась к двери.

Сушков спустился с нею на второй этаж, распахнул дверь кабинета номер девять, офицер вскочил из-за стола, щелкнул каблуками, но Микульска даже не заметила ничего этого, потому что завороженно, не скрывая ужаса, смотрела на того человека, который приходил к ней в театр с чемоданчиком. Сейчас он сидел понуро, руки и ноги в кандалах, волосы спутаны, закрывают глаза, рот дергало тиком.

– Ну, узнали? – спросил Сушков. Обернулся к жандармам: – Запирается или дает правдивые показания?

– Теперь говорит правду, – ответил поручик, выделив слово «теперь», – все вываливает.

Сушков подошел к «арестанту», поднял кулаком его подбородок:

– Ну, сволочь, ты где этой барышне бомбы передал?

– В кабарете, – прохрипел тот.

– Что сказал ей?

– Сказал, что известное лицо у нее заберет.

– А она не спросила тебя, что это за «известное лицо»?