Александр Грачёв - Сторожка у Буруканских перекатов [Повесть]

— Так. Дело ясное, что дело темное, — скучновато произнес Званцев, когда Колчанов умолк. — У меня вот какой к вам вопрос, друзья: как относятся к этому аппарату, во-первых, профессор Сафьянов, а во-вторых, сведущие научные сотрудники института?

— Почти все отрицательно, — ответила Гаркавая. — Позавчера профессор Сафьянов назвал этот аппарат профанацией науки. Я сама слышала, как директор института назвал его бесперспективным.

— М-да, — раздумчиво произнес Иван Тимофеевич. — Заманчивая идея… Изобрести бы, в самом деле, такой аппарат да заставить им все нерестовые реки — огрузились бы мы кетой! Лидия Сергеевна, — обратился он к Гаркавой, — а наша рыбинспекция знает об этом аппарате?

— Понятия не имею.

— А ну-ка, позвоню я сейчас Кондакову.

Он долго крутил ручку телефона, с ожесточением дул в трубку, стучал пальцем по рычагу.

— Космические корабли с человеком запускаем, — вполголоса со вздохом произнес он, — к звездам скоро полетим, а вот телефон еще допотопный. Ну, ничего, — утешил он себя, — мы сразу перейдем потом на видеофон. Так, кажется, называется этот аппарат, в котором, как в телевизоре, видишь собеседника? Вот тогда я сразу узнаю, когда Севастьянов врет — по глазам увижу! — и он с удовольствием рассмеялся собственной шутке. Потом стал серьезным, закричал так, как будто догонял кого-то: — Станция? Станция! Где же вы пропадаете, девушка?! Как не было звонка — целый час кручу! Кондакова мне. Давайте… Трофим Андреевич! Слушай, ты знаешь о существовании такого аппарата — Вальгаева? Да нужно мне тут решить один вопрос. Та-ак. Слушаю, слушаю.

Он долго молчал, отрешенно поглядывая то на Гаркавую, то на Колчанова, сочувственно кивал головой словам невидимого собеседника, потом коротко сказал:

— Все ясно. Спасибо, — и устало положил трубку. — Рыбинспектор утверждает, что этот аппарат принесет только вред, так как может загубить и без того обедневшие нерестилища. Он говорит, что не разрешит применять его у нас в районе. А скажите, производителей надо ловить там, на месте нереста? — спросил он Колчанова.

— Конечно, там, — угрюмо проговорил Колчанов.

— Значит, Кондаков правильно говорит, что никто никому не разрешит ловить кету на нерестилищах. Да-а, — разочарованно протянул он. — Профессор Сафьянов — против, директор института — против, районный рыбинспектор — против, инженер-рыбовод Гаркавая — против. За — один Алексей Петрович Колчанов, молодой способный специалист. Извини меня, Алеша, но я при всем моем уважении к тебе отдаю предпочтение авторитетам и большинству. Я думаю, ты не назовешь меня консерватором, я руками и ногами за такой аппарат, которым можно было бы заменить нерестовые бугры. Оно так вернее дело, когда человек берет в свои умные руки управление природой, а не созерцает ее слепую работу. Но… сам видишь… — Он безнадежно развел руками.

Гаркавая, почти не смотревшая до сих пор на Колчанова, взглянула грустными глазами на его прямо-таки трагически сгорбленную фигуру.

— Я не понимаю, почему ты, Алексей Петрович, ухватился за этот аппарат. Наука не признает беспочвенного пристрастия и пустого фантазирования. Она признает только объективную реальность. Почему ты не хочешь считаться с этим? Ты же способный специалист. Как в тебе все это совмещается?

— Ладно, Лидия Сергеевна, не будем об этом говорить, — мрачно сказал Колчанов.

— Да, давайте о деле, — поддержал его Званцев. — Ну так как насчет директорства в школе-бригаде?

— Иван Тимофеевич, — Колчанов посмотрел на секретаря райкома, — разрешите мне ответить на этот вопрос после того, как я побываю в Хабаровске?

— Идет! — согласился Званцев. — Обдумаешь на досуге все, как следует, да в институте поговоришь. Тогда-то и придет постепенно правильное решение. Кстати, выдам тебе, Алеша, маленький секрет: профессор Сафьянов намерен посидеть на Чогоре, чтобы хорошенько познакомиться там с твоими делами. А уж после этого он решит вопрос о том, отзывать тебя с Чогора или нет. Но это — между нами, — подмигнул он Колчанову. — Ну, что же, товарищи, — Званцев встал, — не смею больше задерживать вас. Так ты когда в Хабаровск? — спросил он Колчанова, пожимая ему на прощание руку.

— Сначала нужно съездить на Чогор. Там будет видно…

— Тогда желаю тебе счастливого пути.

Колчанов и Гаркавая молча шагали рядом по коридору, а потом по лестнице вниз. Только у выхода Лида сказала:

— До свидания, Алексей, я пойду к себе в райком.

— До свидания, Лида, — рассеянно буркнул Колчанов. Он холодно поклонился Гаркавой и решительно направился к выходу. Отчуждение, кажется, стало теперь взаимным. А может быть…

Разное говорили о Колчанове, когда речь заходила о том, что удерживает этого молодого человека в уединении на озере Чогор. Одни судили о нем, как о человеке, вообще любящем уединение и отшельническую жизнь среди природы и поэтому избравшем профессию ихтиолога. Другие рисовали его как заядлого охотника и рыбака, для которого нет на свете ничего дороже тишины лугов и задумчивого шелеста трав, утренних карасиных зорек и страстного утиного кряка на вечерней заре в пору весеннего перелета дичи.

Может быть, правы были частично и те и другие, потому что Колчанов действительно легко переносил уединение и любил в свободную минуту поохотиться за дичью или поудить карасей, не говоря уже о том, что, как и всякий человек, он любил природу. Но все-таки не это было главным.

Колчанов был коренным москвичом, хотя детство провел на Сахалине и в Приморье, куда возил за собою семью отец геолог. Постоянные разговоры в семье о проблемах изучения дальневосточной природы, вероятно, сказались на выборе профессии: серьезный и вдумчивый мальчик еще в средней школе выбрал свой путь. Труд отца и его коллег всегда был для него живым примером того, каким должен быть исследователь природы: он изучает именно то, что видит своими глазами, берет своими руками. Он презирал кабинетных сидней, не считая их за ученых. Все это не могло не сказаться на формировании характера молодого специалиста. Когда он получил диплом выпускника Московского университета, цель его жизни и средства для достижения этой цели были ему совершенно ясны: как можно больше собрать живых наблюдений, чтобы разгадать потом как можно больше тайн, которыми так богат подводный мир каждой реки, а тем более Амура. А для этого нужно быть там, где лучше всего можно вести поиски.

Именно эта страсть исследователя удерживала Колчанова на озере Чогор и властно манила его на Бурукан. Но он столкнулся здесь с тем, что не входило в его планы, когда родные и друзья провожали его на Ярославском вокзале: с необходимостью, как он потом говорил, хирургического вмешательства в природу. Мысль о попытке восстановить нерестилища на Бурукане пришла к нему еще в прошлом году, когда было в основном закончено обследование русла и поймы Бурукана и когда стало ясно, что без немедленного вмешательства человека Бурукан погибнет как нерестовая речка. С этим Колчанов не мог мириться. Но что можно сделать помимо строительства рыбоводного завода, он тогда не знал. Дальнейшая же задержка строительства завода могла привести к гибели последних нерестилищ на Бурукане, тем более, что здесь вовсю хищничали браконьеры.