Александр Грачёв - Сторожка у Буруканских перекатов [Повесть]

— Знаешь, Надя, а ты совсем хорошо выглядишь, — вполголоса говорил Колчанов. — Ты даже похорошела. А я-то, грешным делом, думал, что ты здесь захиреешь.

— Спасибо, Алеша, за комплимент, — отвечала Надя, румяная не то от печного жара, не то от смущения.

— В тебе появилось что-то новое, — продолжал Колчанов. — Что именно — не пойму.

— Не знаю, тебе виднее, Алеша…

— А как чувствуешь себя? Сильно скучаешь о Москве?

— Нет. Привыкаю…

— Да… А вот я так скучал о тебе.

Он вышел и скоро вернулся с подарками. Пронина тщательно вытерла руки о полотенце и осторожно приняла упакованные коробочки. Ей хотелось выглядеть спокойной, но это оказалось не под силу в такую минуту. Выдали глаза — слишком горячо блестели они, когда она распаковывала коробки. И вот перед нею ярко раскрашенные, изящные, такие милые ее сердцу предметы из того большого мира, который она бесконечно давно покинула.

— Спасибо, Алешенька, — тихо сказала она, потрясенная столь неожиданным вниманием.

— Надя, ты останавливалась в моей комнате, когда ехала сюда? — спросил Колчанов.

— Да. А что?

— Я там нашел следы доброй феи, — Колчанов улыбнулся. — Не ты ли их оставила?

— Не понимаю, Алеша, о чем это ты?

Она не притворялась, она просто не думала о том, что сделала, и теперь не понимала, о чем идет речь. Только услышав о носках и куртке, она беззаботно рассмеялась и сказала:

— Если сделала плохо, извини, Алеша. Но я испытывала потребность сделать что-нибудь для тебя. Ты доволен?

— Доволен — не то слово, Наденька.

Ужинали в лаборатории — там было просторнее. И тут еще один знак нежданного и трогательного внимания к Прониной: Колчанов поставил на стол бутылку муската — любимого вина Нади.

Через два дня санная подвода ушла на Чогор. С нею уехал Владик — его заменил Гоша. Раз в неделю подвода теперь будет приходить сюда, чтобы поддерживать связь бригады с зимовщиками и привозить продовольствие.

С приездом Колчанова Пронина перестала замечать, как бегут дни, будучи всегда чем-нибудь занята или увлечена. Она стала полноправной хозяйкой на кухне и уверяла, что это ей доставляет удовольствие. По ее же настоянию мужчины срубили рядом с зимовьем курную баньку, и каждая суббота теперь была «банным» днем.

Никогда еще в жизни Прониной счастье не было таким полным, как в эти дни. Тайга перестала пугать ее своей дикостью и суровостью, а оторванность не только не тяготила, но, казалось, придавала зимовке особую романтичность. Пронина и Колчанов вместе ходили проверять инкубаторы, могли подолгу оставаться вдвоем, вдоволь любоваться красотой зимних пейзажей, говорить обо всем вволю.

Однажды они возвращались с Сысоевского ключа. Стоял ослепительно солнечный день, снег искрился так ярко, что больно было глазам; легкий морозец приятно пощипывал и румянил щеки. Вдруг Колчанов остановился и с улыбкой посмотрел на Пронину:

— А не пора ли нам в конце концов пожениться, а?

Эта мысль пришла к нему уже больше недели назад, и теперь он просто воспользовался подходящим моментом.

— Я давно готова к этому, Алешенька, — она встала против него, спрятала в отвороты его куртки лицо и разрыдалась. — Не обижайся на меня, милый, — сдавленно шептала она. — Это от счастья. Я ведь так боялась потерять тебя навсегда…

Колчанов бережно взял в свои огрубевшие ладони ее раскрасневшееся хорошенькое личико, посмотрел в мокрые от слез глаза-васильки и стал целовать их.

— А свадьбу сделаем здесь, в зимовье? — спрашивала она, задыхаясь в его тисках.

— Я думаю, лучше на Чогоре. И под Новый год. Идет? Там ведь вся бригада, а мне еще хочется и Филимоныча со старухой пригласить.

— Я согласна, Алешенька, но успеем ли мы подготовить все? До Нового года осталось ведь немного.

— Успеем. Послезавтра придет с Чогора подвода. С нею мы уедем на Чогор, а оттуда — в Средне-Амурское, чтобы купить необходимое для такого случая.

Шурка Толпыга, узнав, что у Колчанова и Прониной предстоит свадьба, сказал, улыбаясь:

— А что, Алексей Петрович, может по этому случаю все-таки выкурим моего медведя из берлоги?

— Идея, Шура! — с энтузиазмом воскликнул Колчанов; он уже давно не бывал на охоте. — Завтра же утром!

Надя пришла в ужас от этого разговора. Она долго уговаривала Колчанова не ходить на медведя. Но он был непреклонен. Еще бы, такой удобный случай!

— Тогда и я пойду с тобой! — решительно сказала она.

— Но при одном условии, Надежда, — серьезно предупредил Колчанов: — во время охоты от меня ни на шаг! Будешь стоять только там, где я тебе скажу.

— Хорошо, Алеша, я согласна…

…Утро выдалось пасмурное, в воздухе кружились снежинки, почти неслышно касаясь лица. На охоту вышли все, включая и Гошу Драпкова.

Берлога находилась километрах в пяти от зимовья, вверх по Сысоевскому ключу. Тропинка шла только до верхнего аппарата, а дальше начиналась снежная целина. Идти стало трудно, через каждые пятьсот метров садились отдыхать. Колчанов несколько раз предлагал Наде вернуться, но она, улыбнувшись, продолжала упорно идти вперед.

Наконец Шурка Толпыга остановился, вполголоса сказал:

— Осталось метров двести, вон в том буреломе. — Он показал в сторону темного распадка.

— Тогда — отдых, и никаких шумов! — шепотом объявил Колчанов. Он смахнул валенком снег с толстой колодины и все уселись на ней.

Охотники еще раз проверили в казенниках своих дробовиков заряженные жаканами патроны, рассовали по карманам запасные.

— Какой план примем, Алексей Петрович? — шепотом спросил Толпыга.

— Самое удобное, я думаю, стать с боков от лаза и бить. А Гоше поручим шуровать шестом. Не боишься, Гоша? Ну, тогда отдай ему, Шура, шест.

И вот перед ними берлога. У охотников наготове ружья, у Гоши — длинный шест. Хозяин тайги выбрал себе убежище в довольно укромном уголке. Когда-то ветром повалило старое дерево. Падая, оно выворотило вместе с землей все свои корни. На это дерево упали другие деревья, их оплели лианы лимонника, актинидии, а теперь еще завалило снегом. Свою берлогу медведь устроил под самым комлем выворотня.

Подходы к берлоге Толпыга давно уже исследовал. Переговариваясь знаками, охотники быстро заняли свои места: Колчанов — со стороны корневища, Толпыга — с противоположной стороны. Пронина послушно и пугливо стала за спиной Колчанова. Гоша приготовился орудовать шестом.

— Ну, давай, Гошка! — скомандовал Толпыга, видя нерешительность друга.

Руки у Гоши тряслись, когда он стал засовывать в лаз острый конец шеста. Долго он возился, пока шест прошел под выворотень. Неожиданно он уперся во что-то мягкое.

— Медведь, должно… — дрожащим голосом прошептал Гоша.

— Да шуруй ты, шуруй сильнее! — заорал на него Толпыга.