Пётр Столповский - Про Кешу, рядового Князя

Стоит ли описывать, как Кеша ведет машину? Его счастье, что столовая расположена на объекте, не то в судьбе нашего героя мог бы произойти крутой вираж.

Самосвал с раствором останавливается возле строящегося цеха. Высунувшись из кабины, Кеша выискивает глазами свою «женщину». Это Галка, с которой он когда-то учился. Галке не повезло — не поступила после школы в университет. Пошла работать на стройку. Галку хвалят, недавно даже на Доску Почета попала.

Увидев девушку возле бригадной будки, Кеша требовательно сигналит и орет во все горло:

— Галка, прэфэт! Ты чего прошлый раз со скачек смылась?

Галке, понятно, неловко от такого к ней обращения, она всем видом показывает, что Кешиной женщиной не является.

— Эй, а сегодня пойдешь на скачки?

Никакой реакции.

Впрочем, Кеша вспоминает о фонаре под глазом и решает, что появляться с ним на танцах крайне нежелательно. Он скрывается в кабине и задним ходом подъезжает к растворному ящику. Ящик трещит под колесами, и солидная часть раствора валится из кузова мимо. Женщины-штукатуры, не в пример Галке, реагируют на это живо:

— Повылазило, что ли?

— Кто таких молокососов на машины сажает?

— Бери теперь лопату в зубы и подбирай!

Галка чиркает по Кеше презрительным взглядом и скрывается в будке. Парню начинает казаться, что она никогда не станет его женщиной. Сраженный этой жестокой мыслью, Кеша так резко трогает с места, что машина с разгона врезается в штабель железобетонных свай.

— Киселев, лучше по-хорошему сознайся: приложился вчера?

— Да вы что, Макарыч! — искренне обижается Кеша.

Пожилой, еще не очень полный завгар зачем-то ощупывает помятое крыло Кешиного самосвала, сплющенную фару и горестно вздыхает. Кеша старательно откручивает болты — надо выправить крыло, сменить фару.

— Повестку, говоришь, получил? — задумчиво спрашивает завгар.

— Ага, — с готовностью отзывается Кеша. — Медкомиссию пройду и — прэфэт, девочки!

— Слушай, Киселев, а ты не можешь сделать нам этот… прэфэт сегодня, а? Увольняйся сегодня, очень прошу. Мне ох как спокойнее спать будет!

— А можно?

— Я устрою. Неохота, ей богу, проводы тебе портить. Может, в армии тебе мозги вправят.

— А права отдадите?

— После расчета верну.

— Не-ет, товарищ начальник, так не попрет, — хитро щурится Кеша. — Я и сам могу их за четвертную загнать. Четвертную точно дадут.

Завгар даже теряется от такого подозрения, его лицо и шея начинают багроветь. Он медленно вынимает из внутреннего кармана пиджака Кешины водительские права и швыряет их на капот машины.

— Поросенком растешь, Киселев! — гневно и в то же время с обидой говорит он. — Смотри, большой свиньей станешь, тогда с тобой по-другому будут разговаривать. Зайдешь за обходной.

Однако номер с предварительным увольнением у завгара не проходит, потому что в это дело вмешивается профком автобазы. Кто-то вспоминает, что именно он, Макарыч, назначен Кешиным наставником, и тогда вовсе поднимается буча. Завгар сподобляется выговора по административной линии. Из Кешиной получки аккуратно изымают за помятое крыло и на остатние дни переводят слесарем. Права же каким-то чудом застряли в его кармане — видать, пожалели парня.

— Галка, погоди! — Кеша с гитарой на плече догоняет девушку в сквере. — Я тебе ору, а ты…

— А мне не нужно орать, — остановившись, сухо отвечает Галка. — Опять меня караулишь? Ну, чего тебе?

— Ты как не родная, — растерянно бормочет Кеша. — Разговор есть. Серьезный. Давай сядем.

Кеша — и вдруг серьезный разговор. Это подкупает. Подумав секунду-другую, Галка опускается на скамейку. Кеша садится рядом. Мысли у него вразброд, и собрать их нет никакой возможности. Чтобы оттянуть время, он начинает настраивать гитару, вульгарно улыбающуюся портретами безымянных красавиц. Может, настроив гитару, он и мысли настроит?

— Я слушаю, — торопит Галка.

— А я еще ничего не говорю, — мелко острит Кеша.

— Ну, знаешь!..

— Погоди, Галка! Ну, не уходи!

Галка всем видом показывает, что только проклятая мягкотелость удерживает ее на этой скамейке. Однако не начнет ли сейчас Кеша признаваться ей в любви? Вон и на лице появляется совершенно несвойственная ему серьезность. Даже синяк под глазом приобретает какой-то торжественный оттенок.

— Хочешь, — выдавливает наконец Кеша, — я тебе спою?

Галка презрительно хмыкает, но ей все же становится весело. Может, он собирается сказать ей кое о чем словами песни? Недурственная форма признания, совсем как в эпоху рыцарства и серенад.

— Спой, светик, не стыдись.

Кеша откашливается. Торжественный момент. Бренчит гитара.

— Ты что, издеваешься?

Галка оскорблена в лучших чувствах, она даже слов для возмущения не находит.

— Не дуйся, Галка, дальше там нормальные слова, про это… про жирные питания.

— Про что?!

— И про соседей Гулливеров. Ну, смешно.

— Клоун ты! Говори, чего тебе от меня надо?

Господи, почему она все еще на этой скамейке? Что может быть интересного в этом клоуне?

— Понимаешь, — говорит Кеша, — у меня последние веселые деньки. Забрили.

— Поздравляю. Может, на пользу пойдет.

Нет, не клеится разговор. Надо ее как-то расшевелить, развеселить.

— А отец знаешь как выразился? Ущербному, говорит, армия, что безногому коньки. Это про меня-то, родную кровиночку!..

Нет, не помогает, сидит, как сфинкс египетский.

Кеша выщипывает из струн какое-то неразборчивое коленце, опасливо косится на Галку и пришлепывает их ладонью.

— А ты мне это… будешь писать мелким почерком?

Девушка отрицательно качает головой.

— А крупным?

Галка меряет Кешу до обидного презрительным взглядом:

— С какой стати?

— Как с какой! Всем пишут, а я что, рыжий?

— Так ведь и я не рыжая.

Галка смотрит на часы. Интересного, как видно, ничего не предвидится.

— Ладно, Кеша, счастливо отслужить. Извини, я спешу.

Кеша хмуро смотрит ей вслед. Возмутительная бессердечность! Он начинает подозревать, что не так уж хорошо разбирается в женской психологии. Все же женщины чересчур переполнены тайнами. Прямо нафаршированы ими.

Поскучав минут пять, он кладет гитару на плечо, как лопату, и бредет из сквера. Зря караулил. Хорошо хоть Галкина фотография у него есть, можно будет в армии изредка любоваться…

Игнорировать парикмахерские Кеша стал с раннего детства. Должно быть, это у него врожденное. Поэтому тропики на его голове буйствуют вовсю. Но в этот раз не больно отвертишься — приказ военкома. И вот тощий пожилой парикмахер, величавый, как потомственный дипломат, стрижет нашего героя под совершенно не модный «нуль». Он снисходительно и, как может показаться, с тенью брезгливости водит машинкой по Кешиной макушке. Время от времени дипломат многозначительно покашливает, словно собирается держать речь. А речь его начиналась бы, пожалуй, так: «Дамы и господа! Перед вами одна из разновидностей головы круглого идиота…» Но старик молчит.