Аркадий Драгомощенко - Расположение в домах и деревьях
- Название:Расположение в домах и деревьях
- Автор:
- Жанр:
- Издательство:Литагент РИПОЛ
- Год:2019
- Город:Москва
- ISBN:978-5-386-12320-8
- Рейтинг:
- Избранное:Добавить в избранное
-
Отзывы:
-
Ваша оценка:
Аркадий Драгомощенко - Расположение в домах и деревьях краткое содержание
Расположение в домах и деревьях - читать онлайн бесплатно ознакомительный отрывок
Интервал:
Закладка:
– Но у меня остаётся искусство. Святое дело! К тому же я – сын полковника, и сам Герцог благоволит ко мне. Посуди сама. Теряя меня, ты теряешь и его расположение, и тогда тебе останутся мечты о кипарисовых поэтах да засохшая банка майонеза – жалкий удел! Тебе… ты будешь читать по вечерам Крафт-Эббинга, купленного за безумные деньги, а до того, как купишь его, убранная в презренные розы и каллы, взойдёшь на алтарь замужества.
– Да, – скажет она голосом офицера разорванной бегущей армии. – Я взойду на алтарь. Вот ты и сказал, что хотел сказать. Ах! – и взмахнёт рукой. – Всему наступает конец. Тебе, как поэту, необходимо знать…
– Да, да, да, – невнятно проговорю я. – Истины преследуют меня, как псы зайца, – скажу я и умолкну, начиная снова для самого себя.
Кстати, букву «Я» недавно довелось увидеть воочию. Она появилась в облике физика. У физика отсутствовала борода, не было рыжих сандалий, истоптанных на высокогорных тропах Тибета, не было костюма маренго и грязной панамы. Физик походил на немецкого пекаря из пряничной сказки. Перевести дыхание – вот как это называется. Перевести дыхание – и только.
Что за физики? Какие панамы? Какие спектакли? Когда-то брат убил брата и заплатил собой за смерть, позже кто-то угодил под машину, что, в свою очередь, совпало со многим другим. Не беда, что рядом с камнем, подобранным на склонах Митридата, будут находиться персики или селёдка, период разложения коих неимоверно короче, чем, скажем, того же камня со склона Кордильер. При всём том, необходимо отметить, что нравственная физиономия протагониста чрезвычайно расплывчата! Ограничимся литературой.
Достоверность. Правдоподобие. Среди множества жизней, которые, расходясь, сливаясь до неразличимости, образуют мою, я ищу достоверность одной, её правдоподобие. Моя жизнь – это не её жизнь. Не его жизнь.
Моя жизнь – не жизнь дерева, не нужно обольщаться на этот счёт… Чья она? Моя? Или его? Или её? Или дерева? Нет, меня не проведёшь на мякине, неужто все эти дома, набитые хламом доверху, деревья, женщины, книги, размышления о домах, женщинах, книгах и есть моя жизнь?
Чего тогда я ожидаю?
Но мы говорим: зерно проросло. Оно дало побег, стебель. Оно вышло на стезю возвращения. Вознёсся хрупкий стебель к небесам. Исполненное сока и жажды, оно перестало быть зерном, а стало стеблем, побегом, над которым попеременно то солнце, то звезда, но постоянно надежда, самая страшная изо всех звёзд и, быть может, самая настоящая.
Страшная – потому что выразить её мне не под силу. Сыпятся вопросы сухим дождём: надежда на что? надежда зачем? И чем сильнее она, тем глубже страх, основанный на предчувствии, на безусловном знании предшествующего пробуждению страдания, а ещё раньше, за чертой его – забвение, пустота, которую, по мере сил своих заставляем гипсовыми статуэтками, слепками представлений о милосердии, оттисками упований; и снова, о надежде, только какой? Зачем?
Надобно зорко следить, чтобы не упустить мгновения, когда зерно уже не зерно, но ещё не клонится к возвращению. И преодолеть страх, избавиться от него! Две мягких восковых фигурки ученика и учителя на подоконнике, две раскалённых иглы плавят плоть в точках, где должно находиться сердцам.
В учителя мы избираем самих себя, пальцами закупоривая оплавленные дыры и ступаем дальше – из сада в сад уже пронося не тела, а остатки, обнаруженные светом среди мириад жизней, и когда не совладает стопа с землёй – призрачной тенью полетим в ночных садах, не радуясь и не страдая от того, что цветы, раскрываясь навстречу звёздному мареву, цветут влажно, источают дурман. Лицо за лицом мелькает на лицах ученика и учителя. Сколько угодно можно продолжать.
32
И потому расчистим стол, досуга – вдосталь. Смахнём на пол объедки, окурки, страницы, пепел. Слева, в углу, поставим дом. Из множества домов выберем такой, чтобы стены его были окрашены в нежную охру, а окна – в меру широки, слегка закруглены сверху, где особенно тщательно прохаживается кисть в апреле, наслаивая привычные белила. Такие окна ещё встречаются. Мало, но всё же есть. Это отрадно. Они, отдадим дань ностальгии, хранят собранный за годы аромат цветения и увядания, в них будто собрано благоухание табака, петуний, путанного пленительного разговора… Их осеняют широкие ветви лип или орехов, не позволяя солнцу даже в самый жаркий день проникать в комнату, превращая его жёлтую кипящую ртуть в гибкое зелёное серебро – и это было любовью.
Весной комнаты белят. Выносят мебель, красят полы. Из года в год каждую весну, о которой говорят одни: «и опять, смотрите, весна», а другие: «неужели уже весна!..» – но те и другие вскидывают глаза, отыскивая приметы её в птичьем пении, а ещё раньше – в особой тишине мартовских оттепелей, думают о зиме просто, прощально, скупо, – и, наконец, рёв первых ливней, рёв пустившейся в рост растительности, могучий пар земли, бледно-розовые черви на сухих пластах, отвороченных посеребрённой росой лопатой, простуда, кашель, смятение, ручьи, вода, вода, вода – так выносит к весне, – к любви – так обеспамятевших мореплавателей будит резкий толчок рифа, открывается впереди земля, открываются двери, растворяются настежь окна, и первый лихорадочный жар будит мух.
Выберем такой дом по той причине, что такой дом известен мне более других. Даже не так – это мой дом, скажу я, потому что кому, как не мне, известна весна… Безумная нить червя, тонкая известь и огонь, почти невидный в густом молочном солнце на тлеющих прошлогодних листьях, крадущийся в мусоре. Пресные костры. В них сжигают прошлогодний хлам – они готовят душу к головокружительному мигу, когда шорох дождя, вслед за пламенем, сотрёт всё старое, минувшее, приоткрывая самое чудесное: сквозную, мелкую первую зелень. В мире проснулось дыхание, воспалённый камень пьёт.
Такой дом поставим в углу стола, смахнув на пол крошки и окурки. Вокруг проведём, замыкая, черту. Круг дней… несколько примитивно, но всё же… надо, в конце концов, лукаво не мудрствуя, разобраться и со временем, иначе игра не игра, весна не весна… Затем вытащим из коробки деревья. У крыльца поставим какое-нибудь потемней, погуще – вяз? дуб? бук? Это деревце будет тем, что впоследствии, когда игра увлечёт нас и вера в происходящее оживит окрестности, мы будем называть садом. Повертев его в руках, затянувшись покрепче дымом, будто бы случайно, бросим игрушку у крыльца – не станем себя затруднять дотошным прилаживанием, устройством, – оно само пустит корни, взметнёт сучья к крыше, и живительная, обильная тень покроет тех, кто сидит на ступеньках, ковыряя босыми пальцами в крошащемся цементе. Воздух чист и безбрежен. В саду багряный ангел сливы есть. У ангела в петлице одуванчик яркий, жёлтый, на крыле капустница прилепилась.
Читать дальшеИнтервал:
Закладка: