Виктор Андреев - Молодой Ленинград ’77

Ничто другое его сейчас не интересовало, ничто не имело значения, кроме одного — уничтожить вражеских пулеметчиков, пройти через все преграды, добраться до родных, пропахших порохом и солдатским потом окопов своей морской бригады.

А пулемет, как назло, теперь молчал. И нужно было цепко держать в памяти то место, где он находился. И точно сохранить направление. В ночной мгле. Под боком у надвигающихся гитлеровцев. Ежесекундно рискуя получить в упор смертельную порцию свинца.

Перед тем как выбраться на обрыв, залегли. В нескольких шагах впереди, на фоне ночного неба, нечетко выделялся край оврага. Над ним, как тени, мелькнули силуэты гитлеровцев.

Бугров швырнул в них гранату.

Раздался взрыв. Послышались отчаянные крики. В воздух взлетело сразу несколько ракет. И снова застрочил пулемет. Наконец-то! Оказывается, он был совсем рядом. Но бил теперь почему-то в сторону, в глубь оврага. Наверное, фашисты думали, что советские разведчики будут отходить обратно.

Иван локтем толкнул Федора:

— Видишь?

— Вижу.

— Пошли?

— Пошли.

В такой момент не разговоришься. Надо понимать друг друга с полуслова.

Дождавшись, когда погасла ближайшая ракета, друзья сделали перебежку. Выбрали удобную позицию и почти одновременно метнули гранаты.

Пулемет замолчал, будто захлебнулся.

А рядом уже снова голос командира взвода:

— Всем вперед! Только вперед!

— Бей их! — подхватил Хромов.

Одна за другой полетели гранаты. В глубь оврага, где продвигалась немецкая цепь. И на верхний выступ, куда нужно было пробиться. Взрывы, крики, стоны. В этом хаосе трудно было разобрать, где свои, где чужие.

Но у советских разведчиков было преимущество. Они держались тесной группой и знали, куда двигаться. В их руках была инициатива. Вместе со своим командиром они уверенно прокладывали себе путь.

— Сюда! За мной! — слышался голос Бугрова.

Он был уже наверху.

За ним, подталкивая пленного, устремились Романчук и Бородин. Мелькнула на склоне тоненькая фигурка Клавы — в горячке боя она где-то скинула с себя громоздкое пальто. Власова и Хромова поджидал Восков.

— Кажется, все! — удовлетворенно выдохнул он, увидев друзей. — Здорово вы их. Молодцы.

Старшина был доволен — пулемет сняли мастерски.

Власов вытер пот со лба.

— Так задумано было, — сказал Хромов.

— Ладно, — заключил Восков, — догоняйте командира. Я прикрою.

Гитлеровцы явно растерялись. Они не понимали, что происходит. По силуэтам, мелькающим между деревьями, не угадаешь, где свои, а где чужие. Взрывы гранат в разных концах сбивали с толку. А тут еще Восков бросил на другую сторону оврага гранату и на чистейшем немецком крикнул:

— Форвертс! Фойер!

Куда «вперед»? Куда «огонь»? Команду надо выполнять. Немецкий солдат так приучен.

Началась беспорядочная стрельба. Взрывы, выстрелы, выкрики слились в сплошной гул, разобраться в котором было невозможно.

А разведчики вновь притихли. Ни криков, ни выстрелов. Только шаги. Широкие, быстрые. Воспользовавшись переполохом в стане врага, они уходили все дальше. Через десять минут были уже у проволочного заграждения, а еще через десять — на ничейной полосе. И никому из них, кроме, пожалуй, пленного немца, не казалось чудом, что они вышли из уготованного им ада. Так и должно быть, если воюешь умело.

И еще был тот августовский день. Пожалуй, один из самых памятных в его короткой жизни. Начался он обычно, а кончился неожиданно. И привычное течение событий изменил необыкновенно.

— Краснофлотец Власов, — скомандовал лейтенант Бугров на утреннем построении, — выйдите из строя.

Сердце у Федора екнуло. Мысль отчаянно заработала. Ставят перед строем? Зачем? Может быть, он, сам того не подозревая, в чем-нибудь провинился? Нет, совесть у него чиста. В бою, который недавно провело отделение, вел себя, как все. Всыпали они фашистам по первое число, хотя врагов было раз в десять больше.

Однако команду полагалось выполнять. Федор, стоящий в первой шеренге, сделал два шага вперед.

— Не робей, Федя, все в порядке, — успел шепнуть ему Хромов. — Картошки на камбузе все равно нет, чистить не придется.

«Иди ты к черту со своими подначками», — подумал Федор и бросил на друга косой взгляд. Когда он повернулся кругом, весь взвод оказался у него перед глазами. На физиономиях бойцов блуждали загадочные улыбки. Шире всех осклабился Иван. Скривил губы Батуров. Он еще держался стеснительно, хотя заменил погибшего Романчука месяц назад — срок на войне неимоверно большой. Как всегда, серьезным и непроницаемым оставалось лицо Воскова. Не было в строю лишь Геннадия Бородина. В недавней схватке с фашистами он был ранен и сейчас находился в госпитале. С поля боя его вынес Федор Власов, который теперь стоял перед строем растерянный, будто в чем-то виноватый.

Командир размеренным шагом прошел вдоль строя, будто измеряя его длину. Затем остановился рядом с Власовым. В его бородке пряталась ничего не говорящая усмешка. Свою речь Бугров начал необычно громким для него голосом.

— Товарищи бойцы! — Торжественно-официальное начало насторожило строй, натянуло, как тетиву лука. — У разведчиков нелегкая служба. И очень приятно, когда нам удается выполнять ее так, чтобы добиться успеха и заслужить похвалу командования. Вообще-то для нас это не редкость: есть в нашем взводе и ордена, и медали. Но сегодня мне особенно приятно объявить, что за образцовое выполнение боевого задания и за спасение товарища краснофлотец Власов получает краткосрочный отпуск с правом поездки домой, к семье.

У Федора смешались мысли. Никогда он не испытывал такого вихря чувств. Он поедет в Кронштадт. Увидит мать, сестер, Зину. Побродит по родным улицам. Ощутит уют домашнего очага. Узнает сразу все семейные новости. Действительно, как во сне. Какая-то новая сила пробудилась в нем и постепенно росла, крепла, пробивалась наружу.

— Ну, повезло тебе, поздравляю, — сказал Иван, первым обнимая друга после того, как Бугров скомандовал: «Разойдись!»

— От лица комсомольской организации, — пожал руку комсорг Саша Мнев. — Передай кронштадтцам, морская пехота стоит крепко.

— С тебя причитается, — с завистью сказал Сомов, который вообще не знал, где находится его семья, эвакуированная из Смоленской области в самом начале войны. И грустно добавил: — Хорошо, когда дом рядом. А мне вот даже и не нужен такой отпуск. Все равно домой не попасть.

Что ему ответить? Выручил Иван Хромов.

— Не горюй, Коля. В случае чего тебе отпуск орденом заменят, — успокоил он Сомова. — Только разворачивайся.

Бойцы засмеялись. Вместе со всеми смеялся и Сомов.

А Власову было радостно и неловко. Радостно потому, что предстояла поездка домой. Неловко потому, что не мог поделиться с друзьями хотя бы частицей того, что ожидало его дома.