Анатолий Маркуша - Дайте курс

Это тоже школа! Да еще какая!

Много лет я был внимательным слушателем такого неофициального института повышения квалификации, много лет, но, к сожалению, не всегда регулярно записывал «авиационный фольклор». И теперь хочу познакомить читателя с отдельными страничками науки — обыкновенной, веселой и грустной, но абсолютно подлинной и поэтому, на мой взгляд, весьма поучительной.

Рассказывает молодой, быстрый, какой-то юркий, словно мышь, пилот легкомоторного связного самолета.

— Ну, братцы, и попал я сегодня! Это надо ж! Сунул карту в планшет, пихнул планшет в кабину, по газам — и на взлет! Разворачиваюсь, ложусь на курс. Хоп за карту, карты нет. Туда, сюда — вижу, сполз мой планшет по стеночке назад и ручкой машет. Хочу дотянуться — черта с два!

А облачность, как назло, низкая и болтает…

Словом, карта вот, но я без карты. Хорошо, район легкий и железка справа придерживает. Дотопал. Но скажу прямо — второй раз такого не хочу хлебать…

Летчик постарше, слушавший и вроде не слушавший, замечает лениво:

— Ремень надо укорачивать и не бросать планшет, а вешать. Под правую руку вешать, на стойку…

И все. Можете, однако, быть уверены, что трое молодых случайных свидетелей этого разговора, в тот же день укоротят ремни на своих новеньких, не обтрепанных еще планшетах и назавтра не позабудут закрепить полетную карту под правой рукой.

И кто знает, кто может учесть, сколько потерь ориентировки, сколько неприятностей будет предотвращено?

— Что это ты какой красивый? Кто тебя так разукрасил?

— Гуси…

— Какие гуси?

— Обыкновенные. Лечу, понимаешь, как тряхнет! Стекло вылетело и осколками всю морду посекло. Хорошо, по глазам не попало. Сел. Полна кабина перьев, кровищи, оказывается, гусь…

— Изжарили?

— А как же! Всем отрядом ужинали. Смеешься? А мне не до смеха было. Оказывается, он здоровый и — надо же такой дурак! — не сворачивает…

— А ты чего же не свернул?

— Если б видел, свернул бы…

— Все-таки безобразие: у нас каждый месяц зачеты, а с них хоть бы раз правила эшелонирования приняли.

— С кого?

— Как с кого? С гусей… Летают же.

— Был такой летчик-испытатель Джимми Коллинз. Американец. Коммунист. К нам собирался переехать. Не успел. Погиб. Летал здорово и писал здорово. На русском языке его книга еще до войны издавалась, так и называется: «Летчик-испытатель». Теперь это библиографическая редкость. Замечательная книга. Ну вот, есть в этой книге рассказ, в котором летчик-инструктор поучает своего курсанта: самое главное в авиации — внимательность, а остальное — дело практики. Все растолковал, забрался в гидросамолет, слетал, нормально сел и прямо из кабины шагнул в… воду. Это был его первый полет на гидросамолете, — пересказывает рассказ Коллинза, действительно замечательного летчика и прекрасного писателя, инженер Родин.

Родин — отличный рассказчик. Лукавый и неистощимый. Мы слушаем его поздним вечером, в ожидании облаков. На ночь назначены тренировочные полеты в «сложняке» («сложняк» на общечеловеческом языке означает «сложные метеорологические условия»). Но облаков долго нет. Все нервничают и ругают метеорологов, будто это их вина. Наконец из-за дальнего леса появляется сизо-фиолетовая полоса. Одна за другой выключаются звезды. «Сложняк» все-таки пришел, и мы начинаем работать.

Эх, «сложняк, сложняк», лучше б его не было в ту ночь! Ночь эта принесла нам катастрофу. И притом на земле. Погиб Родин. Осматривал только что приземлившийся тренировочный самолет, переходил от одной стойки шасси к другой и угодил под вращающийся винт. В последние годы Родин работал на реактивных машинах и совершенно позабыл о существовании слепых и беспощадных самолетных винтов.

На похоронах Родина Володька Серый, выдержанный и обычно неразговорчивый человек, неожиданно расплакался. Расплакался, как женщина, громко, неудержно, навзрыд.

И тогда наш командир эскадрильи сказал:

— Плачь не плачь, Родину не поможешь. Нынче цена на внимание поднялась, вот о чем думать надо. Обидно, конечно, хороший был инженер, но его нет, а нам, ребята, жить. И работать. Возьми, себя в руки, Серый. Ты же летчик, Володька.

И все мы подумали тогда — внимание действительно подорожало. И прав комэска: слезами горю не поможешь.

Командир корабля крупный, немолодой уже, очень плотный мужчина. У него коричнево-красное лицо, тяжелые, покрытые светло-желтыми веснушками руки. Он похож на сельского кузнеца. Неторопливый, будто все время прицеливающийся, будто опаленный жарким пламенем горна. К сожалению, начало его рассказа я пропустил.

— Пассажиров выпустили. А нам говорят: «Экипажу придется обождать в самолете. Сейчас прибудет ответственный чиновник». И — солдата на трап. И — дверь требуют закрыть. А за бортом сорок шесть градусов в тени. Только где она, тень? Кругом одно солнце. Сами понимаете — Африка.

Сидим час. Машина раскалилась, дышать нечем.

Я к двери. У двери солдат. Улыбается, сволочь, и показывает карабином в том, значит, смысле что «фэрмэ ла порт», то есть «закройте двери». Я требую начальника. Говорит: «Бьен». Это значит «хорошо». А сам двери захлопывает.

Ну, что будешь делать? Дипломатия! Дохни, а терпи.

Возвращаюсь к ребятам. Ребята в одних трусиках остались. Температура в кабине под шестьдесят поднялась. Ни ветерка, ни дуновения. У бортпроводницы носом кровь пошла…

Радист отстучал радиограмму в Москву.

«Держитесь. Выясняем. Действуем. Избегайте эксцессов», — вот примерно в таком роде ответ пришел.

А за бортом — Африка! От жары, по-моему, песок даже побелел.

Словом, этих самых эксцессов мы без малого двадцать четыре часа избегали. И что вы думаете: в конце концов явился какой-то тип и очень вежливо, с улыбкой до ушей, говорит: «Прошу прощения, произошла ошибка. Примите извинения от имени властей и от меня лично. А сейчас вам надлежит перелететь в такой-то пункт. Вас там уже ждут…»

Что делать? Отказываться? Сказать, что экипаж дошел и взлетать не может? Так ведь кто их знает, что они еще придумают? Не дома. Дипломатию нужно соблюдать.

Взлетел, а в глазах красные зайчики прыгают. Насилу отдышался на высоте. Но ничего. Задание выполнили.

Благодарность нам потом объявили за выдержку, моральный дух и прочее, а за нарушение какой-то запретной зоны стружку с меня полгода снимали. Ну, кто ж ее знал, где она, эта зона, когда ни на карте, ни в инструкции ее и в помине не было.

После этого случая я за правило взял: летишь за границу, особенно если в недоброжелательное государство, всех, кого можно, расспроси, а как границу пересек, нажимай на радиосвязь: «Прошу указаний… Будьте любезны разъяснить…» и так далее. Ничего не поделаешь — дипломатия.