Леонид Радищев - Крепкая подпись

Когда градусник был снят, он сказал, плутовато щурясь:

— Больным, разумеется, не положено сообщать, какая у них температура, но, принимая во внимание мое хорошее самочувствие, нельзя ли полюбопытствовать?

— Тридцать шесть и семь!

— Спасибо, сестрица! Значит, есть надежда, что отпустят. А то ведь они знаете какие? Две-три десятых градуса — и сразу: «Э-э-э, придется вам еще полежать!» Вы уж, пожалуйста, поддержите меня в случае чего!

— Обязательно поддержу! — она хотела сказать «Владимир Ильич», но как-то не смогла.

Вскоре пришел доктор Розанов. В руках у него был объемистый пакет.

— Как наш больной? Температура? Ну, это совсем хорошо! Ни на что не жаловался? Пойдемте-ка, взглянем на него.

Он развернул пакет. В нем лежали книги.

— Только что вторично беседовал по телефону с вашей супругой и сестрой, Владимир Ильич! — сказал Розанов, входя в палату. — Передают приветы. Товарищ Семашко уже все им разъяснил. Они хотели обязательно вас навестить, но я взял на себя смелость и отсоветовал. «Скоро увидитесь», — говорю…

— Премного вам благодарен, — оживился Ленин, — очень хорошо сделали. А то и в самом деле можно подумать, что я больной… И беспокойство им! А это что такое у вас? Литература какая-то?

— Поскольку чтение вам не возбраняется, прихватил тут кое-что… Не знаю, придется ли вам по вкусу?

Ленин нетерпеливо взял книги:

— Конан-Дойль! Давненько не читывал, давненько! «Солнце России» за десятый год! «Синий журнал»… гм, гм, тоже увлекательное чтиво! Где это вы раскопали?

— Да это, видите ли, залежалось у меня в книжном шкафу, — чуть смутясь, ответил Розанов. — Скажу по правде, Владимир Ильич, за новинками не слежу! Тут уж, как говорится, не до жиру… Успеть бы со своей специальной литературой ознакомиться!

— Понимаю вас! И у меня, можно сказать, такое же положение.

— Звонил герр профессор, требовал подробного отчета о вашем состоянии… Уже трудится в комиссии. Даже обедать не поехал в гостиницу, вот как!

— Ну, это напрасно. Обедать надо было его отпустить. Где же он питался?

— В наркомздравской столовой. И представьте себе, понравилось!

— Я очень рад, что не затянули с комиссией. Надо только наших-то всех вытащить, а то ведь кое-кто сумеет и попрятаться… А вам надо бы поменьше заниматься моей персоной!

— Это уж, Владимир Ильич, позвольте нам самим знать. Так каково же все-таки поведение больного, Екатерина Алексеевна? Вы мне так и не доложили.

— Отличное! — улыбнулась сестра. — Владимир Ильич (вот сказала наконец, и так легко и свободно), Владимир Ильич образцовый больной…

Стемнело. Матовое стекло сорок четвертой высветилось изнутри зеленым. Пришел Розанов.

— Как?

— Зажег лампу. Читает… А я стараюсь не мешать!

— Посмотрим!

Высоко подняв подушку, устроив на коленях плотный комплект «Солнца России», Ленин писал что-то огрызком карандаша. Увидя вошедших, он кашлянул и зажал огрызок в руке.

— Ага, попались, Владимир Ильич! Так-то вы читаете? Интересно, откуда у вас бумага и карандаш? Или вам оказано снисхождение? — Розанов посмотрел на сестру.

— Что вы, что вы! — заторопился Ленин. — Не возводите напраслины на человека! Меня в строгости держат, куда там! Каюсь, сам виноват! Обнаружил чистый листок в вашем Конан-Дойле. А карандашик… ну тут что греха таить — пронес! Знаете, старый конспиратор! — Он по-озорному взглянул на Розанова. — А у вас, доктор, вид хотя и усталый, но, я бы сказал, вдохновенный!

— Делал операцию, Владимир Ильич. Трудную. На печени! Абсцесс!

— И как? — Ленин сел в кровати.

— Хорошо. Удачно. Большая радость… А теперь о вашем питании. Уже давно пора. Звонила Надежда Константиновна, беспокоится, кормим ли мы вас! Я ей сказал, что в настоящий момент вы приступаете к трапезе. Екатерина Алексеевна, сообщите на кухню.

Минуты через две открылась дверь, вошла старшая повариха, застенчиво произнесла «здрасьте» и поставила на тумбочку поднос.

— Заманчиво выглядит! — сказал Ленин, внимательно посмотрев на сервировку. — Но это, ручаюсь, не по больничному меню! И посуда не больничная! И не уверяйте меня! Все равно не поверю!

Повариха встревоженно посмотрела на доктора.

— А я вас и не уверяю, Владимир Ильич. Это моя жена готовила. Могу я вас угостить своим домашним ужином?

— Ох, доктор, доктор, наказать бы вас надо. Я нахожусь в больнице и должен получать то же, что и все больные… Вот какой вы человек! Думаете, я позабыл ваш нагревательный прибор?

Случай, о котором вспомнил сейчас Ленин, был совершенно незначительным, но Владимир Ильич и тогда, и теперь думал об этом иначе. После того как он оправился после покушения, врачи-хирурги назначили ему обязательное и систематическое прогревание левого плеча и руки. В восемнадцатом году такую процедуру оказалось устроить нелегко, а ездить в лечебницу накладно в смысле времени. При содействии Розанова раздобыли электропечку и наладили прогревание на дому. И вдруг, уже в конце лечения, Ленин узнал, что сам подписывал декрет Совнаркома, запрещающий пользование электроприборами всех типов. Это вызвало у него крайнюю досаду. Окружающие доказывали, что он здесь ни при чем, что это врачебное назначение. «Да, но декрет-то я подписывал, и я же его нарушил», — не мог успокоиться председатель Совнаркома…

— Спишем эту историю в архив за давностью времени! — отшутился Розанов. — А сейчас я бы вам порекомендовал не переутомлять себя чтением на ночь глядя. А уж писанину совсем оставить!..

Около двенадцати Розанов снова заглянул в дежурку.

— Спит уже два часа!.. — почти неслышно сказала сестра, точно голос ее мог помешать спящему.

— Прекрасно! А вы как? Устали зверски?

— Нет! Ничуть не устала! Вот честное слово, правда! — добавила она, столкнувшись с недоверчивым взглядом Розанова.

Они на цыпочках прошли по коридору, остановились у сорок четвертой. Медленно, осторожно Розанов приоткрыл дверь. Темно. Слышно ровное, глубокое дыхание.

— Спит! — прошептал Розанов. — Замечательно!

Матовое стекло стало утренним, светлым, на нем шевелились расплывчатые солнечные пятна. Сестра подошла, послушала: проснулся как будто…

Она легко потянула двери и несколько секунд стояла с зажмуренными глазами. Нестерпимо яркие полосы света лежали на подоконнике, сиял голубой квадрат неба в распахнутом настежь окне.

— Доброе утро! — услышала она. — А я тут опять нахозяйничал. Взял да и открыл окошко. Проснулся рано, но выспался прекрасно. Вы посмотрите, весна-то! Теплынь какая!.. Вдруг! За одну ночь! Нет, вы посмотрите только!

Екатерина Алексеевна не была равнодушна к природе, весне, но, работая в больнице, не очень замечаешь даже лучшие дни. И сейчас она, пожалуй, впервые видела из больничного окна чудо раскрывшейся весны.