Иосиф Герасимов - Ночные трамваи

Она вышла из почтамта, сощурилась от слепящего солнца. Можно было просто побродить по городу (сумка у нее не тяжелая) или навестить кого-нибудь из знакомых, даже можно было пойти в кино на утренний сеанс, ведь так давно нигде не была. Она перешла дорогу, вошла в сквер, где росли старые тополя, села на скамью. Какую все же бешеную жизнь прожила она за эти несколько дней, столько в ней всего оказалось наворочено, и во всем этом нужно было еще разобраться, да всерьез, но это, наверное, потом, когда «осядет пыль», как говорил отец, оберегая ее от скороспелых решений.

Оберегать-то он оберегал, а сам вон какой заводной, вчера разбушевался, готов был сломя голову немедленно ехать с ней в область. Она с трудом его утихомирила, предупредила, чтобы помалкивал, а то может подвергнуть риску и ее, и Антона, потому что неизвестно, что за всей этой историей еще кроется. Светлана не хотела ни на кого грешить, не хотела думать самое страшное о Трубицыне, у нее не было для этого фактов, а тот разговор у него дома можно принять и за откровения человека, которому и в самом деле нелегко живется. Единственный, кто обрисовывался более или менее явственно, — Фетев, и Светлана испытала вдруг неодолимое желание увидеть этого человека, заглянуть ему в глаза. И стоило ей об этом подумать, как дрожь пробежала по телу, сделалось зябко. Она понимала: явиться перед глазами этого Фетева — значит пойти на риск, но чем больше она об этом размышляла, тем острее ощущала — картина не будет полной, если она не увидит Фетева, не перемолвится с ним хотя бы несколькими словами. Она никогда не бывала в прокуратуре и не знает, как туда попадают. Но ведь есть же у нее знакомые в исполкоме, есть Колька Федоров, он третьяковский, был даже дружен с Антоном. Он какой-то помощник у председателя, если дальше не продвинулся, найти его — пара пустяков, вот перейти этот сквер, а там — исполком, зайти в справочное…

Она уже не властна была над собой, она могла обвинять себя в отчаянной глупости, но все же делала то, на что решилась. Взбежала по ступеням к подъезду, где помещалось справочное и бюро пропусков, спросила в окошечке у седой женщины, как позвонить по внутреннему Федорову.

— Николаю Гавриловичу или…

— Именно ему! — воскликнула Светлана.

Ей дали номер телефона, она тут же набрала его на настенном аппарате, сразу же ответил девичий голос: «Кто спрашивает?» «Ого! — подумала Светлана. — Вот уж Коленька и секретаршей обзавелся».

— Светлана Найдина.

— Минутку…

В трубке что-то пощелкало, потом раздался бархатистый голос, вроде бы даже и не похожий на того, какой был у Федорова, и все же она почувствовала, что это он.

— Коль! Примешь старую знакомую? Мне срочно нужно.

— Постой, постой, — растерянно заговорил Федоров. — Но ты же в Москве.

— Вот ради тебя прилетела, — рассмеялась она.

Тогда он тоже взял шутливый тон, сказал:

— Сейчас тебе выпишут пропуск. Поднимайся на третий этаж.

— Имей в виду, я Вахрушева.

— Ах да! — спохватился Федоров, и голос его сразу поскучнел. — Знаешь, ты подожди меня в холле на третьем. Так лучше.

«Значит, он меня испугался показывать своей секретарше», — усмехнулась Светлана. Пока она вешала трубку, услышала, как за окошечком подле седой женщины зазвонил телефон и та ответила:

— Да… Вахрушева. Записала.

Она вошла в массивный подъезд, где подле столика дежурил милиционер. Он внимательно просмотрел пропуск, вежливо указал на лифт, правда, покосился при этом на сумку, наверное, она показалась ему великоватой, но ничего не сказал. Холл она отыскала без труда, здесь было просторно, стояло много цветов в различных горшках, ящиках, а за огромным окном виден был сквер, за ним старинное здание театра.

— Ну, вот ты какая! — услышала она за спиной.

Здоровенный мужчина, обтянутый дорогим коричневым пиджаком, при строгом галстуке, с черными усами смотрел на нее, в нем была некая монументальность, и в то же время покровительственная усмешечка в уголках губ, и все же это был тот самый Федоров, отчаянный двоечник, которому на все на свете было наплевать. Он ходил в замызганных джинсах, носил с собой повсюду магнитофон, включал его на полную мощность в школьных коридорах, и оттуда рвался хриплый голос Высоцкого, певшего песню о «культурной революции» в Китае или о спортсменах-алкоголиках. От этих песен завуча Трубицына бросало в холодный пот, у Кольки отбирали магнитофон, таскали в школу родителей, продавцов универмага, ничего не помогало, магнитофон он дважды выкрадывал из учительской, а к родителям относился презрительно. Когда те пытались его урезонить, обрывал: «Закроем варежки, торгаши». Он был позором и несчастьем школы. Один раз попробовал пристать к Светлане, зажал ее в коридоре, сопя, начал лапать, она его укусила в щеку, он долго выл от боли, грозился, но стал после этого относиться к ней с уважением.

Он с трудом кончил школу, уехал сюда, в областной центр. Светлана встретила его случайно в Москве, не узнала, а он узнал, окликнул, потащил в кафе, говорил, что остановился в «России», был одет, как дипломат, во все черное, строгое, и понять было невозможно, почему он так преобразился. Она его спросила об этом, он ответил уклончиво: все, мол, должны перебеситься, а когда перебесятся, обретают уверенность и степенность. Дураки учителя считали: у него замедленное развитие, а он просто обгонял других, поэтому вышел из школы не щенком, знающим только правила приличного поведения, которые нужны разве олуху, а понимающим, как и что можно и нужно делать. И если уж Светлана хочет знать всю правду, он ее выложит: хорошим манерам его за три месяца обучила одна стареющая актриса. Она его и любви по-настоящему обучила, и на работу пристроила. Потом она уехала из их города, а была пробивной, у нее поклонников — навалом, а он ей просто нравился, как молодой бычок. Он все это рассказывал открыто, но умело, так, чтобы не создавалось впечатления подчеркнутой циничности; вот, мол, тебе правда жизни — только и всего. Ныне он женат, и жена у него хорошая, дочь ректора педагогического института, растят вместе пацаненка, и если Светлана объявится в их городе — милости просим, он ее и Найдина всегда уважал.

А теперь он жал ей руку, улыбался приятной дежурной улыбкой, но глаза не улыбались, они были строги и внимательны.

— Ну, давай сядем, — указал он на кресла. — Небось дело какое?.. Вообще догадываюсь. Антон. Так?.. Но я тебе сразу скажу: тут бессилен. Суд был и все такое прочее. В докладах разных фигурирует как пример негативных явлений. Так что на эту тему говорить не будем.

— Будем, — сказала Светлана, и ей стало весело, потому что она вспомнила, как они с Антоном мчались по улице на отцовской двуколке, увидели Федорова с девахой, влетели в лужу, и эту парочку обдало грязью. Федоров сразу же помчался за ними, Светлана остановила Ворона. Антон спрыгнул с двуколки и захохотал, глядя на чумазого Кольку.