Евгения Сергиенко - Штрафной батальон

…Влажные сумерки, заботливо укутывая землю на сон грядущий, взбираются из палисадника по голым еще веткам, налитым упругим живым соком, заглядывают в окно, в комнату, где над уснувшим мальчиком склонились две головы — белокурая и седая.

Легкий ветер стукает форточкой, просит, чтобы впустили, чтобы открыли окно и послушали, как весело тарахтит первый ласковый дождик по бесснежным чистеньким крышам…

Сквер против дома заиндевел настойчиво и нежно-изумрудно, и хотя трава взошла не сама по себе, как где-нибудь на лугу, а ее здесь для красоты посеяли люди, все равно пахнет трогательно и свежо — пахнет лугом.

Сноп жемчужного света раздвинул тучи, позолотив их края, превратив их в сказочные леса и горы, упал наискось, как сказочный трап, уперся в траву и рассыпал по ней искорки… То весна наступила, сошла с небес и шествует по земле, украшая все царства — и небесное и земное.

1966

Рядом с главной улицей возле городского сада высится на холме старинный собор. Летний зной, разбившись о белокаменные стены, теплым пятном лежит у порога на прохладном церковном полу. Входящие останавливаются на этом светлом половичке, крестятся, будто отряхивают с лица, с груди, с плеч солнечный свет, принесенный с собой.

В прохладе и полутьме под высокими тяжелыми сводами голос старого батюшки отца Василия тягуче и басовито опускается на низкие ноты, словно круглый большой валун катится с пологой горы. Ранняя обедня идет к концу.

У входа за конторкой дородная женщина в темно-зеленом платье с брошью продает свечи, деловито раскладывая деньги. Тут же у конторки церковная прислужница Серафима, бывшая монашка, известная в городе праведница, дожидается поручений. Сухонькая, робкая, она непрестанно крестится, подпевает отцу Василию и поглядывает на стопку свечей, на ящичек с деньгами. Перестав петь, с льстивой полуулыбочкой спрашивает:

— Не больно велика выручка за раннюю-то?

— Ничего, поздней обедней покрою. Отец Анатолий служит сегодня позднюю, — отвечает мать-ктиторша, колыхнув тройным подбородком, а Серафима завистливо подумала: «Мухлюет, поди. Брошка на ней драгоценная, вон как светится. Не поддельное стекло».

Заскочивший лучик отплясывает, брызжет пучком радуги на высокой ктиторшиной груди и пропадает вдруг в темноте. То Серафима прикрыла дверь.

Напротив паперти, по другую сторону церковного двора, мощенного древними каменными плитами, как на другом берегу, блестит двумя окошками низенькая сторожка. Побеленная комнатенка полна солнечным светом, табачным дымом и смехом отца Константина. Сторож Тимофей, лукавый старичишка, только что рассказал кощунственный анекдот.

Отец Константин, толстенький, смешливый, под стать Тимофею возрастом и нравом, захлебываясь от восторга, приговаривает:

— Это ж неприлично! Этого же дамам не расскажешь!

— Нешто приличные анекдоты бывают? — удивляется сторож.

— Бывают, — отзывается третий собеседник, молодой батюшка. Он сидит в углу под крохотным образочком, закинув ногу на ногу, во рту папироса, глаза щурятся сквозь дым весело, дружелюбно, — Вы оба чем не анекдот?

— Ну вам, отец Анатолий, можно бы и помолчать, — перестал смеяться старый священник. — Вам тридцать, а мне седьмой десяток в конце. Однако мы с Тимофеем не жалуемся, нам легче, у нас с ним чувство юмора есть. А у вас его нет. Правда, Тимофей?

— Как бог свят, — подтвердил сторож, не совсем понимая, на что перекинулся разговор, и вопросительно посмотрел на молодого священника.

Но отцу Анатолию, видимо, не хочется ни спорить, ни возражать. Он повел бровью, улыбнулся — как царство небесное подарил. Синеглазый, прямоносый, с плоскими скулами и высоким гладким лбом, красивый не одними чертами лица, а и улыбкой, и взглядом, добрым, открытым и чистым.

Тимофей умилился, на батюшку глядючи: «Ровно архангел!» — а вслух укорил:

— Вот дымишь ты, отец мой, как хорошее кадило. Невылазно торчит у тебя цигарка в зубах.

— Недурная привычка в нашем деле, — одобрил отец Константин. — Женщины не любят, когда курят мужья, а ежели от молодого симпатичного батюшки, коему страждущая открывает душу, попахивает табачком, это даже приятно. Сразу замечает, что перед нею не ангел бесплотный, а живой мужчина, и тянется к нему душой и телом.

Отец Анатолий засмеялся, встал, прошелся как на разминке, широкоплечий, рослый, прямой. Спортивная рубашка и летние светлые брюки ладно сидели на нем.

— Небось, батюшка, дамочки у тебя на исповеди, каясь во грехах, жалеют о том, что не с тем грешили, — хихикнул Тимофей.

— Не всякий грех грешен, — ответил молодой священник. — Это с какой стороны на него посмотреть.

— Именно, — поддержал отец Константин. — К примеру, вы, духовное лицо, женатый человек, а вам Серафима предлагает некую свободную даму для проведения времени. Грешно? Но поскольку жена от вас сбежала, а мужчина вы в самой поре, то какой же в том грех?

— Какой уж! — присоединил свое мнение Тимофей.

— Нашли о чем судачить! — вспылил отец Анатолий, нахмурился и отвернулся. — Нужно мне это сватовство, как вам, любезные, пострижение в монахи.

— Уж это верно, ни к чему, — польщенно заулыбался сторож. — Ну подумай сам, от каких искушений нам спасаться в монастыре?

На подоконнике бесцеремонно и жизнерадостно залился телефон. Сторож подскочил, объявил в трубку:

— Собор слушает! — Подержал минуту, вздохнул: — Обратно не туда попали.

В дверь постучали — как поскребли. Вошла тихонечко Серафима, взглянула из-под надвинутого на брови платка робко и всевидяще, будто стены и пол подмела взглядом.

— Женщина хочет молитву взять, — обратилась она с поклоном к отцу Анатолию. — Вам, батюшка. Идите облачаться.

Отец Анатолий ткнул окурок в жестяную баночку и вышел следом за Серафимой. Тимофей глянул в оконце, сказал:

— Знал владыка, кого к нам прислать. Третий месяц батюшка Анатолий служит у нас, а от бабенок отбою нет в соборе. Так и идут, так и идут на него смотреть. Да ведь не отымешь, есть на что глянуть. И от такого парня жена ушла. Разве таких кидают?

— Попадьей называться не каждой под силу. Но я думаю, что отец Анатолий не шибко и горюет.

— Что же делать-то? Нешто он каменный? Жениться ведь нельзя.

— И это выгодно для прихода. Свободен, молод, собою хорош, а чем больше поклонниц, тем больше прихожанок. Не поп — находка, ищи — не найдешь.

По вековым плитам, истертым неизбывным горем и отчаянными надеждами, хватающими бога за грудки, священник не шел — летел, и бронзовая грива над плечами блестела как рыцарский шлем.

Молодая женщина, которая хотела молитву взять, притулилась у прилавочка ктиторши, склонив голову, покрытую тонким белым шарфиком. Около нее, как около больной, суетилась пожилая богомолка.