Евгения Сергиенко - Штрафной батальон

И вот на следующий день часа в три пришли майор и с ним чернявенький лейтенант, спросили, не известно ли Курносовой, где находится ее сын Виктор Курносов, не поверили ей и принялись осматривать квартиру.

Виктор, объятый ужасом, словно помешательством, выбрался из ниши и залез в диван, умирая от леденящего, иссушающего душу страха. Он слышал и голоса, и шаги, лежа как в гробу в коробке низкого дивана. Нарастающим громом приближался топот, и в голове у Виктора тоже грохотало, а тошнота подкатывала к горлу. Он знал: если войдут и найдут его, то увидят мертвым. Он и живой был уже мертвец, труп с колотящимся сердцем. Это был тот смертельный страх, от которого дети седеют, беременные женщины выкидывают плод, а мужчины становятся бесплодными.

Голос матери, спустя черную, вязкую вечность, спросил:

— Ты где, Витя?

Он хотел ответить, но лишь слабо простонал и подумал, что она не услышит, не найдет его и он останется погребенным в тесном диване навсегда, до самой своей близкой уже смерти.

Мать откинула, как пуховую подушку, тяжелый матрац и рухнула рядом.

Трое суток изо дня в день майор и лейтенант наведывались в квартиру, и каждый день Виктор умирал в ящике дивана. К своим смертям он так и не привык, и всякий раз все происходило как в первый. Пропадали мысли, высыхал мозг, страх распирал пустой череп, а тошнота делалась такой невыносимой, что если бы Виктор смог поднять голову, то, казалось, хлынули бы из горла внутренности.

И не в мозгу, а в сердце удивляющей искрой вспыхивало желание закричать, позвать на помощь, сбросить своим криком гробовую диванную тяжесть, освободиться от удушающего страха. Но что тогда будет?! Не расстреляют, так убьют в штрафном батальоне на фронте.

— Боже праведный, это какой-то кошмар! Вы подумайте, они мне не верят! — призывала Калерия Ивановна в свидетели бабку Никитичну.

— Пусто у нас, нету никого, — подтвердила глухая и подслеповатая бабка. — Кто на работе, кто на войне, кто еще спервоначалу выкуировался. А моего зятя, летчика Виталика, убили…

Майор и лейтенант, придя в третий раз, осмотрели все комнаты в квартире, но от последней, самой дальней, не было ключа. Гражданка Грехова временно здесь не проживала. Калерия Ивановна едва не упала, когда майор, подергав дужку массивного замка, приказал лейтенанту:

— Ломай!

Лейтенант двинулся к замку, а в глазах Калерии Ивановны потемнело, пол уходил из-под ног, все качнулось и поплыло, затягиваемое густым серым дымом. Она уперлась спиной в стену, боясь упасть, и крепко сжимала кулаки в глубоких карманах шелкового нарядного халата, боялась, что руки ее не послушаются, вырвутся из карманов и вцепятся в шинель лейтенанта, чтобы оттащить его от замка.

— Практически, конечно, можем, — сказал лейтенант и покачал замок на ладони — и отпустил, сожалея. — Но юридически придется писать объяснение нашему полковнику. Вы, товарищ майор, у нас недавно и недостаточно его знаете. Он взломов не одобряет. Скажет, а почему не вызвали с работы хозяйку данной комнаты? И почему именно эта комната показалась вам подозрительной? Чем руководствовались?

— Проявлением беспокойства на лице гражданки Курносовой при нашем приближении к двери Греховой.

— Ха-ха! По-вашему, я не должна беспокоиться? Я мать! Пропал мой сын, а не ваш! — истерически хохотала и вскрикивала Калерия Ивановна, махая руками, дав волю охватившему ее ужасу и гневу. — Не имеете права ломать замки! Это незаконно!

— Сбегай позови кого-нибудь из домоуправления, — сказал майор лейтенанту, и тот умчался.

А она стояла и не спускала глаз с майора и не могла сдвинуться с места, хотела, но не смогла совладать с собой: стояла и смотрела. Понимала, что ей следует равнодушно и спокойно удалиться в свою комнату, а там сидеть и ждать, пока придут люди, заскрежещет железо…

— Боже мой, боже мой! — зарыдала она от не притворной, а самой настоящей жалости к себе, к Виктору… — Какая жестокость! Муж на фронте! Сын пропал, а вы не сочувствуете!

Плакала — и неотрывно следила за левой рукой майора (правая его висела на груди, на перевязи), и успокаивала себя слабой надеждой: «Не сломать ему этого замка одной-то левой! А дворничиха Нюра теперь домоуправ, она в хороших отношениях с Авророй, она не позволит взламывать Аврорин замок».

Нюра пришла с участковым, он и уперся:

— Не допущу без санкции прокурора.

— Так ведь война! — говорил майор.

— Вот на войне и ломайте, а здесь мой участок. Принесите бумажку, взломаю сам. А вы мне еще за обыск по всем комнатам ответите. Кто это вам позволил?

Неловко, одной левой рукой, майор вынул из пачки папиросу, сунул себе в зубы и сам одной рукой пытался зажечь спичку. Подскочил лейтенант, помог закурить, а милиционер чуть не разжалобился, чуть не уступил, но вздохнул и значительно произнес:

— Я же по Конституции.

— Ловят, что ли, кого у нас? — спросил сухопарый сутулый солдат, входя в коридор смело, как домой.

— Батюшки, ты, Сергей Саввич? А Марья твоя уехала в деревню уж поди дня три, — ответила бабка Никитична и пояснила: — Витька пропал, с фронта убег, его ищут.

— Здравствуйте, Сергей Саввич, — смиренно поздоровалась с Митрохиным и Калерия Ивановна, утирая рукавом слезы. Всхлипнула продолжительно, жалостливо… — Вот Виктор мой из поезда вышел и не вернулся… Погиб, наверное!

А бабку она так бы и разорвала! Ей-то, старой ведьме, какое дело, кто кого ищет? Она-то что свой нос сует? Без нее некому ответить?

— Здравия желаю! — по-военному поздоровался Сергей Саввич, приложил пальцы к шапке и отрапортовал майору: — Рядовой Митрохин прибыл в составе команды для получения вещевого довольствия! — Опустил руку, сгорбился и обыкновенно произнес: — Заскочил вот узнать, нет ли письмеца от сына.

— Здорово, отец, — ответил майор и шевельнул раненой рукой, забыв, что она ранена, хотел подать. — Где воюешь?

— Неподалеку от Москвы. На охране военного объекта.

— Что же, по годам твоим и служба. Трудно?

— Не жалуюсь. Невесть какое храброе дело стоять в тылу на часах, но коли еще на это гожусь — и на том спасибо.

— Когда же велено обратно?

— В девятнадцать ноль-ноль. Трое нас таких-то, москвичей. Уговорились мы ждать возле Курского вокзала. Сержант туда с машиной подъедет. А вы, товарищ майор, и вправду ищете младшего лейтенанта Курносова?

— Дезертира.

Позорное слово, проколов Калерию Ивановну, пригвоздило ее к стене, и она заелозила лопатками, освобождаясь от боли, зарыдала горше и глядела сквозь слезы на соседа, моля у него пощады. У ней было такое предчувствие, что Сергей Саввич повернется сейчас к ней и скажет что-то ужасное, что сразу же разобьет все ее надежды.

— Эна, нашли где ловить — в Москве, почитай в самом центре, — не одобрил Митрохин. — Дезертиры прячутся в диких безлюдных местах, в лесах, в оврагах. Помню, в ту мировую войну, как стояли мы в Галиции, был у нас в роте случай…