Евгения Сергиенко - Штрафной батальон

— Не изводи ты себя так, Витюша. Куда она денется? Приедет, — сказала Калерия Ивановна с дрожью в голосе.

О том, что Нина приехала, узнали от чужих. Калерия Ивановна со стыда сбежала из кухни. Аврора рассказывала при всех, что выносила она сегодня утром рано помойку и видела, как подъехало к первому подъезду такси, вылезла Нина, совсем больная, и пошла прямиком домой, то есть к родной своей матери.

— Я ей: «Здравствуй, Нина, с приездом!» А она и головы не подняла.

Виктор, как услыхал, заметался. Носится по комнате вокруг стола, ну истинно тигр в зоопарке! Кинется в коридор к телефону, но стесняется звонить. Как же он скажет? Позовите жену мою, она, кажется, приехала? Да тут все соседи обхохочутся до икотки. Пришлось Калерии Ивановне пойти на поклон к Авроре. Выспросила у ней все досконально: какая походка была у Нины, в чем одета, — и пристыдила:

— Не совестно тебе, Аврора? Какая же ты подруга, если нас, Курносовых, срамишь при соседях? Ну, видела Нинку — и ладно. Могла бы потихоньку мне в комнате сказать, а ты гремишь на всю кухню!

Аврора по обыкновению обозлилась за выговор, покричала, но негромко, и сама вызвалась сбегать к Антиповым. Старик плотничал понемножку, жильцы часто к нему обращались. Вот и она пошла попросить его починить оконную раму.

— И-и, что ты! — докладывала Аврора, быстренько воротившись. — И на порог меня Антипиха не пустила, захлопнула дверь перед самым моим носом.

Шептались подруги долго, шастали одна к другой по коридору весь день и весь вечер, вздыхали, поглядывая на Виктора как на больного.

— Ну, накурил. Моль в твоих комнатах, Калерия, теперь лет десять не заведется.

— В моли ли дело? — голос Калерии Ивановны дребезжал слезами. — Может, мне самой сходить к Нинке? Я свекровь. Имею я право узнать, что такое с невесткой случилось? Проводили мы ее месяц тому назад здоровой, ждали, что такой и вернется. Расстались мы с ней по-хорошему, поцеловались на вокзале на прощанье — и на тебе, одолжила! Плюнула нам в рожу при всем народе! Ну не хочешь с Витькой жить, не живи, никто силком не принуждает. Но сохрани приличие! Приехала, прийди и скажи «здравствуй». Не свекрови же первой к тебе идти, справляться о самочувствии? Перед кем унижаться?

Не обедали, не ужинали. Сама Калерия Ивановна перехватила кое-как у подруги, а Виктор был сыт одним дымом. Умаялся, сердечный, шагать вдоль стола, улегся на диванчике. Бледный, аж зеленоватый, щеки повисли складками, нос обтянулся, лежит, глядит в потолок — ну страшно и потревожить. Попросил:

— Мама, сходи к ней, узнай.

Отказать у Калерии Ивановны духу не хватило. Сказала, поперхнувшись:

— Подожди. Пусть смеркнется. Пойду, как стемнеет.

И через час, накинув темненький платок, чтоб не бросаться в глаза любопытным соседям, подалась Калерия Ивановна вдоль палисадничков, проклиная в душе старух, сидящих на лавочках возле подъездов: «Выпялились, ведьмы, сплетницы, рогульки!»

У Антиповых пахло лекарствами. Отец и мать пили чай при слабенькой настольной лампе. Нина спала за занавеской в родительской постели. Разговаривали шепотом. Предложили чаю и сватье. Села, неудобно же отказаться. Начала было возмущаться невниманием невестки, но Антипиха строго повела большим носом, поглядела на гостью исподлобья, и та сбавила тон, заговорила помягче:

— Чего это Нина вздумала вас, родителей, стеснять, когда у нее с мужем есть отдельная комната?

— Это уж, свашенька, ее дело. Вот поправится, с нее и спросите, — ответила мать. — Я сама ничего не знаю. Дочка наша приехала больная, еле на ногах держалась. Может, простудилась в море, а может, дорогой обокрали. Уложила я ее поскорей, пощупала лоб — горячий, вызвала врача. Врач сказал, что нервное расстройство и сильная простуда. Не велел ее волновать, покой велел соблюдать полный. Так что, извините, не стану я сейчас ее будить, недавно она заснула.

— Конечно, пусть спит!

Все это Калерия Ивановна сыну и доложила. Он накинул пиджак, буркнул, что голова болит, выйдет, немного воздухом подышит, и проторчал до рассвета под антиповским балконом. Дворничиха заскребла метлой, тогда только он домой вернулся. Отдежурил.

А до сна ли матери было?

— Господи, что за наказание! — плюхнулась Калерия Ивановна перед иконами на колени. Сын стоял под балконом и знал зачем, а она не знала, о чем просить бога: «Чтобы выздоровела Нина? Она и так не помрет. Чтобы Витя не пил? Он же все эти дни как стеклышко. Э, ладно!» И Калерия Ивановна помолилась о себе: — Не оставь меня, грешницу, матерь божья. Ты сама знаешь, чего мне надо. Счастья и покоя. И чтобы все мы, Курносовы, были здоровы.

Исполняя это свое пожелание, пошла на следующий день снова к Антиповым, понесла гостинец: банку малинового варенья, полезного от простуды. Шла Калерия Ивановна не таясь, без платка, высоко держа голову и банку, и воинственно думала: «Нате, глядите, чертовы перечницы, чтобы у вас зенки повылазили. Не к чужим иду, а к собственной невестке, нашей, Курносовой!»

Возвратился из санатория Николай Демьянович, устроил Виктора на новое место, в какое-то очень важное учреждение лаборантом, и Калерия Ивановна воспряла:

— Вот, оказывается, как обернулось, Коля! К лучшему.

Поговорили супруги по душам, сочувствуя друг другу, помечтали, что пора бы уж закончиться неприятностям, пора пожить бы в тишине и покое.

— Ах, откуда покой, Коля? Каково глядеть на Витю, как он вздыхает и сохнет? Что делать? Ты отец, ты объясни ему, что жена у него могла бы быть лучше. Он по Нинке весь извелся!

— Ну, мать, другую жену ему не приведешь и любить не заставишь. Свет клином сошелся на Нине. Боюсь, он и на новом месте долго не удержится, снова запьет, если не помирится с ней. — Николай Демьянович повздыхал и развел руками: — Ради нашего сына ты уж старайся, ходи к Антиповым каждый день. Такая у тебя сейчас задача.

— Была бы Антипиха поприветливей, а то с кем мы с тобой породнились? Простая баба, не то уборщица, не то гардеробщица в парикмахерской за углом, а гонору, гонору! Разговаривает сквозь зубы, впускает в комнату эдак неохотно, без уважения, вроде одолжение делает. А я с ней должна церемониться, улыбаться ей вежливо и любезно, расспрашивать, какая вечером, а какая утром у Ниночки температура, да кашляет или нет, потеет или нет, да не послать ли Витю за лекарством. Мне ужасно все это надоело!

— Терпи, мать. Действуй!

Калерия Ивановна перед занавеской, за которой лежала Нина, внятным шепотком рассказывала о переживаниях сына:

— Измучился он, бедный, исстрадался. Жена, ведь это половина сердца! Конечно, понимает и то, где он теперь работает, поэтому уж не позволяет себе ни капли!

Говорилось все это не для Антипихи, не верившей в трезвое поведение зятя, а для Нины. Терпеливо дожидалась свекровь, когда же невестка подаст голос, спросит о муже, и дождалась: