Евгения Сергиенко - Штрафной батальон

Но у Виктора не было никаких оснований подозревать Сашу. У меня, по его мнению, был курортный роман, пусть так и считает. Откуда Витя может знать, что я ездила в Крым, сговорившись заранее с Сашей?

Зачем я только поехала? Для чего? Что особенного нашла я в Лагине? — корила она себя, каясь мысленно перед мужем. — Можно ли их сравнивать!»

Все нравственные преимущества Нина видела на стороне мужа. То истовое, горячечное желание покаяться, владевшее Ниной во время болезни, когда она находилась у своих родителей, прошло. Имя отца будущего ребенка незачем было объявлять Виктору. Он сам не желает этого. «Спасибо Вите, что не захотел слушать меня. Ему же легче будет, а значит, и Андрюше», — мечтала Нина о мальчике.

Родился он в срок, здоровенький и на удивление спокойный. Нина и не представляла, как сразу изменится вся ее жизнь и она сама, ее ощущения, чувства и мысли. Крохотный сынишка заслонил собой весь мир, ничто больше Нину не волновало, никто не был ей нужен — ни Александр Лагин, ни Виктор Курносов. Существовал лишь сын Андрей, ее вечная, постоянная тревога и ее бесконечное счастье. «Затем я и родилась на свет, чтобы родить сына Андрея! — думала Нина с блаженной улыбкой, кормя грудью ребенка, и бесповоротно решила, что расстанется с Виктором: — Буду жить для сына!»

— Держите крепче, папаша. Не уроните с непривычки. С первенцем вас! Приходите годика через два за следующим! — тараторила словоохотливая нянечка, протягивая кружевной сверток с голубым бантом Виктору.

Он расплылся в доброй и торжественной улыбке, и сердце Нины заныло. «И не догадывается, что я ему скоро скажу!» — подумала она, представив, как побледнеет его круглое, добродушное лицо.

Проехали большую часть пути, говорили о похоронах Николая Демьяновича, о Калерии Ивановне, заболевшей от страшного горя. Виктор старался изменить печальный разговор:

— Кроватка тебе понравится. Разборная, с боковой сеткой, чтобы не вывалился. Коляска голубенькая. Экипаж! В очереди я простоял от открытия магазина до обеда.

— Витя, отвезешь меня к моим, — решилась наконец Нина. — Твоей маме сейчас не до нас с Андреем, ей нужен покой, а мы ей только помешаем.

Лицо Виктора побелело, вытянулось, глаза, изумленные, обиженные, большие, обвело синевой, губы чуть заметно вздрагивали:

— Не выдумывай. Матери теперь в самый раз отвлечься с младенцем.

Шофер, тоже удивившись, крякнул, и Нина тихо проговорила:

— Потом обсудим, дома.

Она настояла, и такси подъехало к первому подъезду.

Андрей Курносов поселился в квартире, где выросла его мать. Виктор считал тогда, что это всего лишь временная причуда жены, но она вскоре заговорила о разводе.

— Ты же знаешь почему, Витя.

Он протестовал упорно и даже зло, бился как в каменную ограду — и согласился, выпросив право быть отцом Андрею.

— А другого у него и нет, — ответила с ясной твердостью Нина. — Только ты, Витя. Он ведь Курносов.

В первую же получку Виктор принес жене деньги, положил перед ней на стол:

— На сына.

— Не надо! Зачем? Я не нуждаюсь.

— Бери. Я аккуратно приносить буду. — И мрачно добавил: — Все равно ведь пропью.

Несколько дней он не показывался у Антиповых, а потом примчался трезвый, веселый и с порога спросил:

— Как тут наш Андрюшка? — И довольный, не переча, выслушал сердитую тещину воркотню:

— Хорошие отцы не пьют по три дня кряду. Хватило бы на пьянку и одного!

Ни на тещу, ни на жену Виктор не взглянул, а подскочил к детской кроватке.

— Соскучился я по тебе, Андрей! — сказал он сыну.

Апрельский солнечный день обещал уже настоящую весну и был точно таким же, как в памятное для Нины воскресенье в апреле в прошлом году. Она стояла на тротуаре возле арки и смотрела, как Курносов-старший катит по бульвару голубую коляску, наклоняется к ней и что-то говорит Курносову-младшему, весело кивая.

Нина глядела, глядела — и заплакала, и пристыдила себя за непрошеные слезы: «Радоваться надо. У моего сына прекрасный отец!»

Судьба внезапно обернулась совсем не так, как когда-то рассчитывала Калерия Ивановна. Давно уже она перестала надеяться, что можно еще как-то утвердиться и без Николая Демьяновича. «При нем не покинули приятели и знакомые, а без него чихать им на нас; живы или нет, не спросят. А ведь я вдова Николая Курносова, мы с Витей оба Курносовы. Как же они все посмели нас забыть?» — ужасалась она людскому бессердечию.

— Грех тебе сильно жаловаться, — смиряла ее Никитична. — Помогают все-таки старые друзья. Виктора твоего устроили на работу, когда его обратно за пьянку выгнали. А в чем другом особой нужды у вас с ним нет. Пенсию тебе, хоть и маленькую, а дали за мужа.

— Подумаешь, пенсия! — возражала Калерия Ивановна. — Лишь бы с голоду не умереть.

— Все же свои деньги, — упорствовала бабка. — Не ждать ни от кого, не выпрашивать. Угол у тебя тоже свой, сама хозяйка. Комнаты обе на тебя переписаны?

— Обе. Я ответственная съемщица. Но как вы не понимаете, разве только в хлебе да в крыше дело?

Тяжело вздохнув, Калерия Ивановна умолкала. Не могла же она признаться, что хочется ей прочной, уютной и приятной жизни, почтения и пусть бы не большого, но постоянного общества близких друзей. Чтобы пришли к ней, посидели бы, чаю попили, а она была бы в центре внимания, распоряжалась бы и давала дельные советы. Поэтому и придумала устраивать чаи.

— Придет племянница Анна с мужем, Аврора Алексеевна, ты, я, вот и компания. Перекинемся в дурачка, посудачим — и вечер приятно провели, — сказала она о своей затее сыну, и будто спрыснули ее живой водой, захлопотала, засуетилась, зеленое платье выходное вытащила на свет божий, проветрила от нафталина, отгладила, пришила кружевной воротничок, любовалась нарядом — не продала, сберегла! Сидела в нем за столом довольная, как подобает хозяйке солидного дома. Слыхала еще в молодости, что у графинь да княгинь бывали четверги.

Но все расклеилось с первого разу. Аврора Алексеевна, ехидно посмеиваясь, докладывала на кухне, чем кончилось:

— Бутылку кагора для приличия принесли Анна с мужем. Он сам не пьет. Так Витька дорвался, один все высосал, начал выкобениваться, приставать к гостям. Они поднялись и ушли.

Калерия Ивановна, горько всхлипывая, ополаскивала чашки под краном. Никитична в недоумении смотрела на нее.

— Чего же реветь? Им же завтра на работу, вставать рано. Кто это гоняет в карты серед недели? Сама виновата, звала бы в выходной. Помнишь ведь, какой раньше был порядок? Все шло чередом. С утра в воскресенье — новое платье, новые калоши — и к обедне, а под вечер — по гостям.

— Ничего вы не понимаете, Никитична! Решительным образом ничего! — отвергла Калерия Ивановна бабкины сочувствия.