Евгения Сергиенко - Штрафной батальон

— Вторую вашу медаль, «За победу над Японией», мы вам, товарищ Лебеденко, вручим позже. Пригласим вас повесткой. Нет пока у нас медалей за Японию, получим, наверное, после Нового года.

Софья Леонтьевна в фетровых ботиках па высоких каблуках едва поспевала за нами, пряча руки в черненькую муфту. К дому на Кропоткинской улице мы с Димкой шли быстро и смело. Часовой внутри подъезда пропустил нас беспрепятственно. Все трое мы разделись в прихожей с зеркалом и вешалкой и прошли в светлый, большой кабинет. Комнаты, через которые мы шли, были пустые и просторные. Строгий полковник сидел за массивным письменным столом лицом к двери, а двое других офицеров, тоже строгие, хотя и гораздо моложе, стояли.

Уверенная, что Димку примут, я ждала приветливых слов и улыбок, но появление маленького ефрейтора никого не умилило. Широкое лицо полковника, наоборот, выразило неодобрение. Стоявший за креслом начальника светловолосый стройный майор иронически скривил губы, когда полковник прочитал вслух направление в суворовское училище, подписанное командиром стрелкового батальона майором Захаровым.

У самого Димки спросили лишь, сколько ему лет и умеет ли читать и писать. Вопросы задавали мне: откуда я привезла мальчика, кто мне это поручил, и почему я решила, что мой мальчик подходит для суворовского училища.

— Как почему? — удивилась я наивности военных людей. — Да потому что у него отец погиб на фронте! Мать умерла! У него нет родных, он круглый сирота! И он сам принимал участие в боях. Он хочет стать офицером.

Софья Леонтьевна, поняв, что нужно подкрепление, достала из муфточки и подала полковнику бумагу:

— Вот пожалуйста, я председатель женсовета, а это ходатайство от нашего райвоенкомата, — сказала она с пленительной улыбкой, совсем не свойственной ее лицу.

— Какое отношение имеет ваш военкомат к этому мальчику? Разве его отец состоял на учете в вашем районе?

— Нет, но мальчик живет сейчас у этой девушки, а она по месту жительства снималась с учета в нашем военкомате.

— Мы не можем принять в суворовское училище вашего мальчика не потому, что мы не хотим, — мягким голосом и с грустным сочувствием принялся объяснять мне светловолосый майор. — Мы рады бы его взять, но он ни читать, ни писать не умеет. Ему уже десять лет, он уже большой для первого класса, а в третий, куда его следовало бы посадить по возрасту, он не годится, потому что неграмотный.

— Примите его в первый! — просила я. — Он смышленый, он догонит!

— Нельзя. Он старше своих сверстников на три года. Отдайте его в обычную школу. Майор Захаров обязан был согласно приказу отправить мальчика учиться с первого сентября.

— Но война окончилась только третьего, — напомнила я.

— Ну и что же? Все дети должны ходить в школу, несмотря на войну. Незачем было держать мальчишку в воинской части, — сказал сердитый полковник и сделал ряд нелестных замечаний в адрес майора Захарова и подобных ему командиров, кто своевременно не выполнил приказания об увольнении из частей малолетних воспитанников. — В школу надо тебе, голубчик, — сказал он Димке. — Ты и в первый-то класс в нынешнем году являешься с непростительным опозданием.

— Я хочу в суворовское училище, — еле выговорил, задыхаясь, Димка. Он стоял опустив голову, сжав кулачки, делал, наверное, героические усилия, чтобы не заплакать. — Я хочу в суворовское… Я хочу выучиться на офицера.

— Непременно, непременно. Вот отдадут тебя в детский дом. Теперь детские дома хорошие, там хорошо кормят и учат. Окончишь среднюю школу и, если не раздумаешь, поступишь в военное училище.

Расстояние в какие-то две сотни метров вниз до бульвара показалось нам всем троим таким огромным, что мы присели отдохнуть. Димка шел впереди и сел не с нами, а на другую скамейку. Он не глядел в нашу сторону, отворачивался, а если я окликала, взглядывал зло, хмуро.

— Могли же они сделать для него исключение? Может быть, мы плохо просили?

— Нет, Валя, просили мы хорошо, и они правы. А теперь идемте в районо насчет детского дома.

Мы поднялись и пошли, и внезапно мне в голову пришла светлая мысль:

— Софья Леонтьевна, а если я оставлю Диму у себя?

— Как это — оставите? Насовсем? Да вы что, Валя? Что вы такое говорите? Вам же самой учиться надо. А, простите, чем вы будете его кормить? Сами же собираетесь жить только на стипендию.

— Как-нибудь проживем.

— Вот именно. Как? А вернется ваш дядя? Вы предполагаете, он обрадуется прибавлению семьи? Притом вы не хозяйка жилплощади, Диму к вам не пропишут. А главное, сумеете ли вы воспитать его? О, Валя, это огромная ответственность.

Димке надоело сидеть, он встал и пошел по бульвару. Мы, разговаривая, следовали за ним. Вдруг он пустился бежать.

— Дима, стой, куда ты? Погоди, Дима! — звала я, гонясь следом.

Он свернул на проезжую часть, проскочил перед самым радиатором грузовика, мелькнул между прохожими на тротуаре и скрылся.

Обе растерянные, мы спрашивали прохожих, не видел ли кто мальчика в военной форме. Позвонили из телефонной будки в военкомат. Муж Софьи Леонтьевны, майор Борзов, отругал ее по телефону как председателя женсовета и как жену.

— Чем это вы, две взрослые растяпы, занимались, если потеряли одного порученного вам мальчишку?

А мальчишка, замерзший, онемевший, сидел сгорбившись на скамье возле памятника Пушкину, сам похожий на маленький памятник утраченным надеждам.

— Не все еще потеряно, Дима, — пробовала я утешать его. — Мы пойдем вечером к тете Любе, она попросит Георгия Александровича, он полковник, он добьется, чтобы тебя приняли.

Георгий Александрович не смел отказать Любочке, принялся хлопотать, возил Димку к начальнику суворовского училища, но даже у полковника ничего не получилось.

— Почему вы так боитесь детского дома? — спросил он нас, меня и Любу. — В моем отделе служит офицер, бывший детдомовец, прекрасный, хорошо воспитанный молодой человек, очень общительный и расторопный. Устройте Диму в Москве, он будет навещать Валю по выходным дням, и Валя в любое время сможет с ним увидеться.

Но поместить Димку в какой-либо московский детдом оказалось невозможным. Мы с Димкой ходили в районо, гороно и еще в какую-то организацию, куда безропотно следовали за настойчивой Софьей Леонтьевной и где она вынимала из муфточки очередное ходатайство райвоенкомата. Московские детские дома были переполнены. Нам предлагали направление в детский приемник, а оттуда уж куда пошлют, может быть, близко от Москвы, а может быть, далеко.

После каждого похода, расставшись с Софьей Леонтьевной, мы приходили в гостеприимную квартиру Любы и ее родителей.

— А если попросить Марию, дочь Прасковьи Федоровны? — подсказала Любочкина мама, вспомнив, что Мария по должности своей связана с детскими домами.