Виктор Тельпугов - Полынь на снегу [Авторский сборник]

— Это он вам, наверно, свой отдал. Матрацы здесь на вес золота.

Слободкин рассказал про вчерашнюю баню. Рассказал с шуткой, будто не придал никакого значения истории с шапкой, но Баденков расстроился:

— А вот это уже легкомыслие. Кто-кто, а комендант должен помнить, что меховые вещи в дезкамеру сдавать нельзя. У нас здесь холода знаете какие?

— Знаю уже.

— Нет, еще не знаете. Тут нередко бывает «минус сорок градусов мороза ниже нуля», как говорит Устименко. Он у нас человек обстоятельный, непременно и «минус» да еще и «ниже нуля» добавит, чтоб ошибки не было. Теперь не успокоится, пока шапку вам не раздобудет. И достанет, поверьте моему слову! Из-под земли, но выкопает. Неравнодушен к фронтовикам.

Они шагали по цеху — туда и обратно — вдоль ровных рядов желтых ящиков, которым, казалось, не было конца: место запакованных, которые рабочие куда-то относили на руках, тут же занимали другие.

Баденков показывал Сергею свои владения с гордостью.

— Без нас с вами, Слободкин, все пропеллеры России остановятся, все колеса. Запомните и поймите это хорошенько с самого первого дня. Если этого не уяснишь, не почувствуешь — пропадешь. Или в нетопленном бараке загнешься, или с голодухи на тот свет. Простите за откровенность… Каганов! Каганов! Идите-ка сюда! — прервав разговор со Слободкиным, громко окликнул кого-то Баденков.

К ним подошел бледный, остролицый человек в синем халате.

Каганов оказался мастером цеха, правой рукой начальника.

— Самый первый колдун, — сказал Баденков, — не смотрите, что мальчик еще, это он только прикидывается.

«Мальчику» на вид было лет тридцать. «Интересно, — подумал Слободкин, — кем же они меня считают?»

Каганов подмигнул ему сквозь замасленные очки, перевел разговор на деловую тему:

— Николай Васильевич, я думаю, мы новенького пока за станок поставим. Больше нету сил у меня за каждой мелочью к токарям бегать, уговаривать, уклянчивать.

Тут Слободкин впервые немного струхнул: не осрамится ли? Внешне бодро, но на самом деле с содроганием сердца шел он за Кагановым в дальний и темный конец цеха, где в сыром углу примостилась красная от ржавчины самоточка.

Только было Слободкин, вздохнув, вооружился наждаком и масленой тряпкой, чтобы привести в божеский вид поступившую в его распоряжение технику, как Каганов дал первое и притом совершенно срочное задание:

— Сбегайте скоренько в пятую — там на вибраторе только что шестерни полетели, придется наращивать зубья.

И исчез так быстро, что Слободкин даже не успел узнать, что такое «пятая». Впрочем, догадаться о том, что «пятая» — номер бригады, было нетрудно, гораздо сложнее оказалось сыскать ее в разбежавшемся чуть не на версту цехе. Попадавшиеся навстречу Слободкину люди все куда-то спешили, вид у них был озабоченный, занятой, каждому было явно не до него. На вопрос: «Где пятая?» — они на ходу, точнее, на бегу, кивали в неопределенном направлении и торопились дальше — каждый по своим делам, со своей заботой. Слоняясь по цеху, Слободкин начинал испытывать чувство стыда и неловкости. Вот они трудятся, у всякого свое задание, свой участок, своя цель. Он только путается под ногами, мешает работать. Совершенно беспомощен и никчемен. Это они еще не знают, какой из него «токарь»! Что же будет потом?..

Невеселые мысли Слободкина увели бы его далеко, если бы на выручку не пришла сама бригада.

— Эй! Ты не пятую ищешь? — сердито окликнул его чумазый парень в телогрейке, промасленной до такой степени, что она казалась кожаной.

— Пятую.

— Я пятая. Где тебя столько времени черти носят? Тебе мастер что сказал?

— Шестерни полетели…

— «Полетели, полетели»! — передразнил его чумазый. — Ты уж не подумал ли, что улетели они совсем? Вот, полюбуйся, я сам их снял, пока ремонта твоего дожидался.

У ног Слободкина, прямо на земляном полу, лежали три щербатые шестерни — у каждой не было и половины зубьев.

— Твоя работа? — в свою очередь рассердился Слободкин.

— А я тут при чем? — развел руками парень.

— Если б уход за шестернями был, они бы еще сто лет прослужили. Так где же твоя бригада?

— Ты что, глуховат малость? Сказал же тебе — я и есть пятая.

— Ах, вот оно что… — понял наконец Слободкин. — И большое у тебя хозяйство?

— Для одного человека вот так хватает! Испытываю автопилоты на вибраторах. Ну, давай, давай ремонтируй, некогда мне.

Чумазый исчез так же неожиданно, как появился.

Слободкин опять остался наедине с невеселыми мыслями. Они, как поломанные шестерни, поворачивались медленно, со скрежетом, одним искрошившимся зубом ломая другой. Вот получил задание, нашел пятую бригаду, выяснил размеры аварии. Приступай к делу, да побыстрей, не теряй ни минуты. Все верно, и все наперекосяк: какой бы он ни был плохой, но все-таки токарь, а мастер подбросил ему работенку чисто слесарную. И как это легко и просто у него получилось: «Придется наращивать зубья»! Конечно, придется. Куда теперь денешься? Но слесарного инструмента под рукой нет, и вообще Слободкин отродясь не починил сам ни одной шестерни. Видел только, как другие это делали. Правда, вспомнил сейчас все, до малейших подробностей. И как надо спилить остатки выкрошившихся зубьев, и как просверливать отверстия для крепления новых, и как резьбу метчиками нарезать… И еще вспомнил Слободкин, что он солдат, что в любом, самом трудном деле должен, обязан даже найти выход. «Сообразить и доложить!» — учил его старшина Брага.

Поздно вечером, свалившись без сил на койку в промерзшей конторе, Слободкин не мог как следует вспомнить, где и как отыскал он метчики, сверла, напильник, в каких тисках зажал все три шестерни по очереди и всем трем не только «вставил» новые зубья, но и опилил их ровно, точно, аккуратно. Он делал все это с каким-то дьявольским наслаждением, словно доказывал Баденкову, Каганову, «пятой бригаде», а самому себе, может быть, в первую очередь: руки его кое-что умеют, голова на плечи не только для этой дурацкой чалмы посажена.

Так прошел первый рабочий день Слободкина. День был знаменателен и тем, что принес ему знакомство еще с одним человеком в шинели — Прокофием Зимовцом. Уже в первую минуту они поняли, что судьба свела их вместе совсем не случайно. Известно, солдаты сходятся быстро и по каким-то особым, необъяснимым законам. Уже по тому, что Зимовец отсыпал из тощего кисета махорку для нового знакомого, тот почувствовал, что перед ним человек не только добрый, но и сам немало протопавший по солдатским путям-дорогам.

— Десантник? — спросил Зимовец.

— Откуда знаешь?

Круглое веснушчатое лицо Зимовца тронула едва заметная улыбка.

— Да об этом уже весь цех говорит. Кого только тут нет! Теперь еще и воздушная пехота будет. Трудно тебе придется здесь — приварок не тот. Ты к десантным разносолам привык — у нас сырое тесто взамен хлеба, и то не каждый день.