Виктор Тельпугов - Полынь на снегу [Авторский сборник]

На исправленном круге Слободкин стал затачивать резцы. Теперь уже каждый из них еще больше выравнивал собой кромку быстро вращающегося камня. Чем плотнее Слободкин подводил жало резца к наждаку, тем более точным становился его бег вокруг собственной оси.

«Знаешь, Инкин, — заговорил он мысленно с любимой, — камень — тот же человек. Бьет, „дробит“ на больших оборотах. Вот-вот, кажется, на куски разлетится от центробежной силы. Но вступит в единоборство с металлом, пообломает об него бока, выровняется и оттого сделается еще сильнее, еще надежнее».

Слободкин все больше увлекался работой. Ему уже и с Иной говорить было некогда. Не замечал и кровоточащих ран на пальцах, только кашлял от едкой наждачной пыли. Сквозь сощуренные, воспаленные веки напряженно всматривался в предельно малый, почти несуществующий просвет между наждаком и застывшей на месте сталью, стремясь возможно более верно определить угол заточки. И горка приведенных в порядок резцов медленно, но верно росла на тумбочке.

Это было вчера. А сегодня уже со всех сторон, изо всех бригад шли к Слободкину с делами — одно неотложнее другого, словно он всю жизнь только тем и занимался, что стоял у станка в девятом цехе.

С непривычки болела спина, подкашивались ноги, руки не хотели слушаться, но виду Сергей не подавал. Из-под резца тянулись и падали на пол одна кудрявая стружка за другой. Он уже утопал по колено в этих стружках, но у него не было даже минуты отгрести их в сторону. Так и работал до самого перерыва.

Когда прозвенел звонок, пришел Зимовец и сказал:

— Ты как конь стреноженный. А ну, подыми копыто!

Прокофий помог ему высвободиться из цепких металлических пут.

— Поздравляю тебя, Слобода!

— С чем? — устало спросил Слободкин.

— В честь твоего первого дня на заводе дирекция дает обед всем рабочим.

— Первый день вчера был, — внес уточнение Слободкин.

— Ну, вчера ты только прицеливался, примеривался, а сегодня вон сколько металла в стружку загнал. Если не хочешь помереть с голоду, двигай за мной, живо! — И Зимовец решительно потащил Слободкина к выходу.

На лестнице их подхватил человеческий поток и понес куда-то вверх — ко второму этажу, к третьему…

На одной из лестниц движение застопорилось. Несколько минут, стиснутые со всех сторон толпой, стояли молча.

Зимовец, оглядевшись и поняв, что они далеко не последние, мрачно заметил:

— Посредине даже лучше стоять. Теплее.

— И это надолго? — с напускным равнодушием спросил Слободкин.

— За мисками — нет.

— А мы за мисками?

— Сначала за ними, потом за супом, потом за тестом.

Со ступеньки на ступеньку подымались люди. Усталые, изможденные лица. Казалось, расступись сейчас толпа — и кто-то, потеряв равновесие, не удержится на ногах. «Вот тот, в запотевших круглых очках, например», — подумал Слободкин. Чем внимательнее он присматривался к этому человеку, тем больше удивлялся. Стекла очков были похожи на две круглые белые ледышки, через которые увидеть что-нибудь было просто невозможно. А протереть стекла в толпе было нельзя. Впрочем, человек в очках, кажется, и не пытался этого делать — медленно, но верно тащил его людской поток туда, где все отчетливей погромыхивал алюминий. «Миски», — догадался Слободкин и почувствовал острый приступ голода.

Вскоре Сергей увидел, как, стоя на каком-то возвышении, человек в белом колпаке, ловко орудуя поварешкой, подбрасывал тягучие куски теста, и было хорошо слышно, как они звучно падали на дно подставленных мисок.

Слободкин еще минуту назад верил и не верил в то, что придется есть тесто взамен хлеба, а тут вдруг решил, что ничего в этом нет такого, тесто, в сущности, тот же хлеб.

Словно угадав его мысли, Зимовец сказал, подбадривая приятеля:

— А печка в брюхе. Сама испечет.

Кто-то прошелся насчет дирекции. Кто-то поддакнул. Кто-то возразил:

— Дирекция ни при чем. Я третьего дня на совещании был у Лебедянского, ему прямо в кабинет принесли то же самое. И порция не больше нашей.

Суп наливали в те же миски, тем более что редкий человек не съедал «пайку» тут же, не сходя с места. Проглотил свою и Слободкин. Ему даже показалось, что давно не пробовал ничего более вкусного. А когда в его миске задымилась темно-зеленая мутная жижа, которую Зимовец авторитетно назвал гороховым супом, Слободкин и вовсе повеселел.

— Теперь совсем другой разговор! — признался он Зимовцу по пути в цех. — Теперь и железо не таким холодным будет, а то просто руки прихватывает.

Поздно вечером, уходя из цеха, Слободкин задержался возле одной из установок, где шли испытания приборов. Он и раньше, у себя в воздушно-десантной бригаде, много раз видел автопилоты. Но тогда он смотрел на них только с любопытством, теперь не мог оторвать глаз. Ему показалось вдруг, что крохотный самолетик светился и плыл не в вакуумном пространстве внутри прибора, не за круглым защитным стеклом. В воображении Слободкина он превратился в тяжелый «ТБ-3», на котором они летали, из люков которого прыгали. Сейчас это была не деталь прибора — настоящий самолет летел в настоящем небе. А то, что он при этом еще и светился, придавало возникшему видению какую-то сказочность…

Как завороженный, стоял Слободкин перед прибором, укрепленным на установке, резко раскачивавшейся в разные стороны, так, чтобы имитировать любые возможные эволюции самолета в воздухе. Автопилот глубоко заваливался то на один, то на другой бок — самолетик, покрытый светомассой, все время при этом сохранял свое положение в пространстве, показывая летчику, где его машина и где земля. И не только показывал — прибор подавал команду специальному устройству, и оно выравнивало рули без помощи человека.

«Чудо, настоящее чудо! — восхищался Слободкин. — Прибор, а думает, действует. Жаль, не видишь ты, Инкин, не стоишь здесь со мной. Нет, ты тут. Только я тебе все равно объяснить не могу, как он думает, какой его „мозг“. Сам знаю о нем чуть-чуть, приблизительно».

— Интересуетесь? — сквозь металлический грохот услышал Слободкин и обернулся.

За его спиной стоял Каганов. И без того бледное лицо его было сейчас совсем восковым.

— Как вы себя чувствуете? — невольно вырвалось у Слободкина.

— В общем и целом.

— Наверно, устали?

Каганов все-таки решил перевести разговор на другую тему:

— Так, значит, интересуетесь? Вы же из десанта, все это вам знакомо уже.

— В общем и целом, — в тон ему ответил Слободкин. — Но если совсем честно сказать, то не особенно. Только принцип действия автопилота нам объясняли, а все остальное — лес, совершенно темный.

— Принцип — это уже многое.

Каганов начал рассказывать Слободкину об автопилоте. И чем больше подробностей узнавал Сергей, тем восторженнее смотрел на прибор. Давно уже следующая смена заступила, одних людей у испытательных установок сменили другие, а Каганов и Слободкин все разговаривали. Домой пошли вместе. Разговор продолжался и по дороге. Остановившись у одного из бараков, мастер сказал: