Григорий Боровиков - Ника

— Были, были не интересные нашим колхозникам лекции. — Перепелкин расцепил руки, замахал ими, и складки на носу у него то сбегались, то разглаживались. — Вот вы и обдумайте, какие лекции нужны, а мы дадим заявку. Конечно, надо лекции о международном положении, о важнейших проблемах нашей жизни…

Тут не утерпела Ника, протянула руку, и, когда Перепелкин выжидательно замолчал, сказала:

— Сейчас много советских людей ездят за границу, в газетах пишут потом, в журналах. Вот бы пригласить такого бывалого, порассказал бы, как люди в других странах живут.

— Дельно.

Это «дельно» обрадовало Нику, и в голове у нее стали роиться мысли о том, какие лекции она хотела бы послушать, каких артистов увидеть. Все выскажет потом.

— Дельное предложение, — повторил Перепелкин. — К нам будут приезжать артисты. Мы не настолько богаты, чтобы оплатить проезд артистов, их выступление. Значит, надо продавать билеты. К этому деревенские жители еще не все приучены, надо приучать. Мы ведем переговоры с областным управлением культуры. Пусть к нам приедут театры: драматический, юного зрителя, кукольный. Весной, между севом и сенокосом. Театры пусть едут на свой риск. Мы даем им клуб за небольшую плату… для расходов по уборке помещения, электроэнергии. Вся выручка — театру. Подсчитали. Если все триста мест будут проданы и спектакль пройдет два раза, театры не понесут убытка, а чуть-чуть заработают. Понятно?

— А какие спектакли, Сергей Васильевич?

— Это вы обсудите. У заведующего клубом есть репертуар областных театров, обсудите, что хотелось бы посмотреть. Но нельзя строить работу клуба на одних приезжих лекторах, артистах, на кино. Это будет не клуб, а кино-концертный зал. Согласны?

— Согласны.

— Надо развивать свою, местную художественную культуру, организовать кружки: драматический, хорового и сольного пения, спортивный, вышивания, кройки и шитья, танцевальный. Лекции тоже могут наши учителя читать. Верно, Виктор Иванович? — Веселый взгляд Перепелкина метнулся в учителя Михалева. — Надо искать свои таланты. В каждом есть свой талант. Вон читаешь в газетах. Колхозные певцы и музыканты до Москвы, до Всесоюзных конкурсов пробиваются. Неужели наш колхоз «Россия» такой уж бездарный. Скоро будет районный смотр художественной самодеятельности. От нас никто не участвует. А к будущему смотру мы должны подготовиться…

Сразу же после Нового года Владимир Жбанов уехал в областной город. Вернувшись, пришел к Филатовым, когда Ника была дома одна, рассказал, как ездил за телевизором для попа.

— Ты, кажется, подружился с отцом Борисом, — заметила Ника.

— Какая дружба! Просто он хорошо платит за работу. А мне нужны деньги. Много денег.

— Зачем?

— Надо.

— Я догадалась.

— Ну?

— Автомашину хочешь купить?

— Неплохо угадываешь. — Владимир рассмеялся. — Отремонтировать мотоцикл, поездить на нем немного и продать за хорошую цену. Так? Потом купить автомашину, выбракованную где-нибудь в колхозе… Мне бы только паспорт на машину: был бы документ, пусть ни одной железки не будет, а машину сделаю. А на машине можно к Черному морю отправиться. Или на Рижское взморье. Да вдвоем!.. М-м!..

Сладко промычав, он весело пропел:

Глянул на Нику победно черными, с синеватыми белками глазами, и она почувствовала в нем что-то ухарское, почти разбойное.

— Как здорово это у Ремарка описано! Влюбленные бешено мчатся на автомобиле, и все остальное в мире для них не существует.

— Но ведь мы с тобой не влюбленные, — полувопросительно, полуутвердительно сказал он и, выждав немного, добавил: — А могли бы поехать вдвоем.

На мгновение вообразила она себя рядом со Жбановым. Вцепившись руками в рулевое колесо, он гонит машину по черной ленте асфальта, бесстрашно делает повороты на краю ущелий, проскакивает под нависшими скалами, проносится по мостам над пропастями… У нее больно замирает сердце от восторга и страха…

— Все это возможно, — говорил Владимир, продолжая упорно смотреть на нее. — У меня скромное желание — автомашина. Люди дома, дачи строят. Иной продавцом в керосинной лавке служит, а, смотришь, такую дачу отгрохал, что диву даешься. Сейчас почти каждый житель города дачу строит. Всякому хочется свое гнездышко иметь… И для души хорошо. Некоторые владельцы дач сады развели, фрукты продают. Один мой знакомый, отставной полковник, прошлым летом шесть тысяч выручил.

— Ой! — вырвалось у Ники. — Шесть тысяч!..

— Но он дурак. Я бы на его месте разводил только цветы и никаких там фруктов и овощей. Отвез машину цветов — выручил мешок денег. И ни весов не надо, ни фартука надевать. Чистая и поэтическая работа. И цветы растут с весны до поздней осени.

Владимир мог говорить о серьезном шутливым тоном, и наоборот. В этот раз был именно тот случай, когда Ника не знала, как понимать его, и поэтому ничего не ответила. А он продолжал говорить уже без прежней веселости.

— Ничего-то ты про меня не знаешь. О машине я не мечтаю, хотя автомобиль — штука неплохая; нажить деньги не стремлюсь — не скопидом по натуре… Как сказал один поэт: «Мне бы только любви немножко да десятка два папирос». — Помолчал, произнес мечтательно: — Мне бы поучиться!..

Последняя фраза была произнесена с таким внутренним напряжением, с такой трудно скрываемой тоской, что Нике стало жаль его, как несчастного, незаслуженно и безжалостно обойденного судьбой.

Владимир Жбанов в двадцать семь лет чувствовал усталость от жизни. То, чем он занимался последние годы, не удовлетворяло его. Работал радистом на пароходе — работа была сезонная. Поступил в мастерскую по ремонту радиоприемников и телевизоров; там был изрядный заработок, но стал он замечать неблаговидные действия некоторых мастеров и уволился — от греха подальше. Окончил курсы шоферов, ездил на грузовике, главным образом в сельские районы — вперед с грузом, обратно с «росой» (так шоферы называли пассажиров, собираемых по дороге). И работал бы Жбанов тут неизвестно до какой поры, потому что не претила ему кочевая жизнь, да перевели его на легковую машину возить начальника. Совсем скучно стало: на одном окладе, да еще вози жену начальника то по магазинам и ателье мод, то на дачу, а по воскресеньям всю семью на пляж или в лес по грибы. Уволился по собственному желанию.

Многое не нравилось ему в жизни, многое он находил несправедливым или неумным и выработал свой кодекс, по которому и жил. Не в силах до конца погасить в себе обиду на всех, он многое стал подвергать сомнению, на многое смотрел критически. «Буду жить сам по себе», — решил он после долгих раздумий. От окружавшей его жизни загораживался книгами, которые пожирал с невероятной быстротой, увлекался музыкой, автомобильным спортом и техникой.