Гурам Панджикидзе - Год активного солнца

— Ты что, кроме этих сумок, ничего не привез?

— В багажном отсеке стоят два ящика чешского пива, поднимитесь и вытащите.

— О-о, вижу, что из тебя понемногу выходит человек! — могучей ручищей одобрительно хлопнул Отара по плечу один из братьев.

Второй, на вид помоложе, поднялся в самолет и вынес оба ящика.

— Где лошади? — спросил Отар.

— Там, — махнул рукой старший. Он подхватил сумки, и все направились к кирпичному домику.

Лошади были привязаны к осине на обочине дороги.

— Ого, твоя кляча еще жива? — Отар хлопнул по крупу низкорослую, каурую лошадку.

— На своей кляче я сам поеду. А ты выбирай ту, что тебе по душе.

На одну лошадь навьючили вещи.

— А этот чей? — не узнал Отар.

— Это тот самый жеребенок, которого ты не позволил дяде продать.

— Что ты говоришь? На него-то я и сяду.

— Твоя воля. Только поостерегись, он такой же взбалмошный, как и ты.

— А твой друг умеет ездить верхом? — спросил Отара старший из братьев, с сомнением поглядывая на очки Тамаза.

— Не беспокойся, Ростом, он старый джигит.

«Ростом», — повторил про себя Тамаз. Младшего, он уже знал, звали Амираном.

Однако Ростом выбрал для гостя самую смирную лошадь.

— Ну, с богом! — скомандовал он, когда все оказались в седлах, взмахнул плетью, и всадники тронулись.

Солнце уже поднялось высоко. Припекало. Совершенно не заметно, что середина сентября.

Они свернули с шоссе и начали подниматься по невысокому склону. Впереди ехал Ростом, за ним — Отар с Тамазом, позади всех — Амиран, держащий в левой руке повод навьюченной лошади. Одолев склон, выехали на плато. Отар нагнал брата. Ростом повернулся к нему:

— Ты что такой бледный, не переносишь самолет?

— Белокровие у меня, от него не разрумянишься.

— Тьфу, перекрестись! В городе научился так шутить?

Отар засмеялся и потрепал жеребца по холке.

— Какой прекрасный конь!

— Хорошо, что ты приехал! — громко крикнул сзади Амиран. — Ты, старый боксер, может быть, научишь меня новым приемам?

— А те, чему учил, пригодились? — с улыбкой обернулся Отар.

— Не очень. Две недели назад схватились с одним, пока по-нашему головой не двинул, ничего не получилось, не помогали твои апперкоты.

Тамаз слушал братьев, и настроение его улучшалось. Иногда он оглядывал Ростома и Амирана — деревенские богатыри на низкорослых лошадях выглядели довольно потешно.

— Когда на охоту пойдем? — обратился Отар к Ростому.

— Хоть завтра. А ты в городе не разучился стрелять?

— Может быть, посоревнуемся, кто лучше стреляет?

— Из того ружья, что ты мне подаришь? — насмешливо спросил Ростом.

— Не беспокойся, если заслужишь, подарю. В одной из сумок лежит превосходный «зимсон».

— Теперь я не сомневаюсь, что ты станешь человеком! — засмеялся Ростом, оглядывая продолговатую кожаную сумку, в которой, по его предположению, могло находиться ружье.

Ущелье медленно сужалось. Тамаз взглянул на гору. Заснеженная вершина была совсем рядом, рукой подать.

— Нравится? — спросил Отар.

Тамаз кивнул и поднял большой палец. Затем снова поглядел на гору. Вершина сверкала белизной. Снег клином врезался в зеленую альпийскую зону, словно на белую рубашку вершины надели зеленый джемпер с вырезом на груди.

Скоро показались крытые черепицей домики. Тамазу бросился в глаза красный цвет здешней черепицы.

— Взгляни на этот дом! — Отар протянул руку.

По ту сторону дороги, утопая в зелени, стоял голубой, видимо недавно выкрашенный дом. На балконе в черных рамках висели портреты трех молодых людей.

— Сиротами выросли, без отца. Втроем ушли на войну и не вернулись. Мать не вынесла горя. Теперь за этим домом все село присматривает, — скорбно рассказал Ростом и с сожалением покачал головой.

— Старшему было двадцать два… — добавил Амиран, — младшему — девятнадцать…

— Какое это имеет значение! — оборвал его Отар. — Главное, что они успели сделать. Эти ребята сказали свое, оставили свой след…

У Тамаза что-то застряло в горле. Он вгляделся в портреты — на него смотрели полные сил и здоровья парни.

Отар молча смотрел туда же. Кто сосчитает, сколько раз он проходил мимо этого дома, но всегда хоть на минутку да останавливался и смотрел на знакомые лица. Ему казалось, будто они были знакомы давно, будто вместе провели детство.

Всадники собирались двинуться дальше, как вдруг послышалась бравая солдатская песня. Все оглянулись. Из-за поворота, скрытого огромной скалой, как поезд из туннеля, выходила рота солдат. Вот вся она растянулась по ровной дороге. Бравая песня катилась за хребты и где-то там глохла.

— Отставить песню! — раздался голос офицера. — Смирно!

Песня сразу оборвалась. Теперь только было слышно, как солдаты чеканят шаг по кремнистой дороге.

— Равнение направо! — скомандовал офицер, когда рота поравнялась с голубым домом.

Рота строевым шагом прошла мимо дома трех братьев, отдавая честь погибшим на войне.

Тамаз не почувствовал, как по щеке его скатилась слеза. Отар прикусил нижнюю губу. Сжимая поводья, застыли в седлах Ростом и Амиран.

Тамаз смотрел то на портреты, то на солдат, шагающих строевым шагом. В серых шинелях проходили молодые парни, ровесники погибших, совсем еще юные ребята. Они благоговейно отдавали честь своим сверстникам, которые грудью встретили пулю и унесли в могилу чистое и непорочное чувство первой любви.

Перевод А. Федорова-Циклаури.

Во сне я почувствовал, что кто-то стоит над головой и пристально смотрит на меня. Странное, пугающее чувство овладело мной. Медленно приоткрываю веки. Сначала в глаза бросается белизна полуразрушенной церкви, а потом бесформенная серая масса, приобретающая человеческие очертания.

Незнакомцу лет сорок пять, но по виду можно дать и больше. Так случается часто. Сельские жители здоровее городских, однако выражение их лиц намного опережает возраст. На левом плече незнакомца висит ружье, а мизинец левой руки покоится на кожаном ремне. В правой руке он держит сигарету и безмятежно затягивается.

Я не сразу понимаю, где нахожусь. Мое рассеянное, все еще затуманенное жарой и сном сознание, как сквозь объектив фотоаппарата, видит эту церковь, огромные стволы вязов, смутную фигуру, приобретающую человеческие очертания. Этот красивый, плывущий в июльском мареве пейзаж еще не раздражает ни единой клеточки моего мозга.

Обо всем этом я догадываюсь позже, когда туман постепенно рассеивается. А небритый незнакомец кажется продолжением бессюжетного, бесконечного сна, приснившегося мне наяву.

Пристальный взгляд этого человека и спугнул мой сон. А может, он и не смотрел на меня — просто стоял и ждал нашего пробуждения, кто знает… Но почему именно я почувствовал жжение двух лучей, пронизавших мое тело?