Гурам Панджикидзе - Год активного солнца

Огромное красное солнце кануло вдруг в туман над горизонтом, и последние лучи его обагрили небо.

Бежан споткнулся о камень и распластался на земле. Он не пытался встать, будто после захода солнца ему стало все равно, что будет. Он тяжело переводил дыхание, рана горела еще сильнее. И тут он почувствовал, как с виска к губам стекает струнка пота. Он слизнул пот языком. Пот струился, и Бежан все слизывал его. Кое-как отдышался.

«Скоро наступит ночь», — подумал он и только сейчас обнаружил, что где-то потерял автомат. То ли забыл его в канаве, то ли выронил из рук, когда наткнулся на сержанта? При нем был только нож, единственное теперь оружие.

Бежан присел, потом тяжело поднялся на ноги и пошел дальше. Бежать не было сил, и он шел, вернее, плелся куда глаза глядят, потеряв направление.

«Туда ли я иду?» — думал он, стараясь забыть холодные глаза сержанта. Солнце давно уже погасло, когда он достиг опушки леса. На глаза попался маленький, дощатый сарай. Бежан обрадовался и осторожно двинулся к нему, сжимая в руке нож.

Тропинка заросла травой — по ней явно давно никто не ходил. На цыпочках подойдя к сарайчику, Бежан медленно потянул дверь на себя и вздрогнул от скрипа ржавых петель. В сарае оказалось сено. Бежан переступил порог и притворил дверь, стараясь, чтобы она не скрипнула. В сарайчике было темно. Он прилег в углу и уставился в потолок. Рана горела, но Бежан не притронулся к ней. Кровь не текла, а предпринять что-то еще он все равно не мог. Приятно было лежать на мягком сене.

«На дворе, наверное, совсем стемнело», — подумал он. Очень хотелось курить, — он не курил с утра, но закурить было нечего.

«Может быть, высплюсь и наберусь сил, встану как можно раньше».

Внезапно скрипнула дверь, отворилась, и в проем хлынул тусклый, сумеречный свет.

Бежан вскрикнул от страха, приподнялся и выхватил нож. В двери стоял немецкий солдат с револьвером. Они долго смотрели друг на друга, не трогаясь с места.

Сумерки сгущались.

Немец положил револьвер в кобуру. Потом снял ремень с кобурой, бросил в угол, закрыл дверь и растянулся на сене.

Бежан остался в прежней позе, до боли в пальцах сжимая нож.

В сарае было темно, но не настолько, чтобы не разглядеть соседа. Немец видел светящиеся, как у кошки, глаза Бежана и блеск ножа, но не обращал внимания. Он стащил сапоги и снова блаженно вытянулся.

Бежан растерялся и не знал, что делать.

«Обманет? Хочет, чтобы я уснул, а потом пристрелит…»

А немец лежал и смотрел в потолок.

«Но если он хотел убить меня, почему не выстрелил сразу?»

Немец резко шевельнулся. Бежан снова сжал нож. Немец вытащил из кармана зажигалку и сигареты. Сигарета, видимо, отсырела, он долго раскуривал ее.

Бежан напряженно вглядывался в озаренное трепетным огоньком зажигалки лицо солдата, которому было лет сорок пять.

«Будь он помоложе, сразу бы пристрелил», — решил Бежан.

Немец глубоко затянулся и повернулся к Бежану.

— Хочет? — спросил он, мягко выговаривая это слово, и показал сигарету.

— Хочу, — ответил Бежан и положил нож рядом, чтобы он был под рукой, если понадобится.

Немец встал и протянул ему сигарету. Абуладзе жадно затянулся, не спуская глаз с немца — как бы тот не застиг его врасплох. Он понимал, что перед ним враг, но напасть первым не хотел. Он не мог поднять руку на человека, который держался так дружелюбно.

От глаз немца не ускользнули скованные движения Бежана. Он понял, что русский ранен. В этом он еще раз убедился, когда Бежан осторожно повел плечом.

Немец знаками спросил его — ты ранен? В руке он держал зажигалку.

Бежан кивнул и дотронулся до бока — здесь. Немец пошевелил ладонями — подними гимнастерку. Бежан невольно подчинился. Немец некоторое время разглядывал рану при зыбком свете зажигалки, потом достал из нагрудного кармана какой-то порошок, присыпал рану и помог Бежану опустить гимнастерку.

— Откуда ты здесь? — спросил Бежан, помогая себе жестами.

Немец на пальцах показал ему — тут наши, тебе надо туда уходить.

Бежан понял, что правильно выбрал направление.

Немец потушил зажигалку и улегся в своем углу. Вскоре до Бежана донеслось тихое посапывание. Немец спал.

Бежан Абуладзе никогда не сталкивался с немцами так близко. Только однажды ему случилось видеть «языка», доставленного разведчиками его роты. Зато он насмотрелся на зверства фашистов — на спаленные деревни, на расстрелянных мирных жителей, на повешенных стариков и убитых детей. Он испытывал к немцам животную ненависть. Но этот немец казался непохожим на других.

«Почему он не убил меня? Почему не выстрелил? Может, у него нет патронов? Может, ему некуда бежать, и он боится выдать себя выстрелом?» Подозрений было много.

«Кто знает, может, потому и помог мне, чтобы усыпить мою бдительность, а потом живым взять в плен? Знает, что я ранен, убить меня просто, а зачем я им мертвый? Как только я усну, он меня свяжет и сдаст своим».

Подозрения не давали Бежану уснуть. Немец перевернулся на другой бок — Бежан моментально схватил нож и сжался, как гиена перед прыжком.

Немец спокойно посапывал. Бежан снова положил нож на сено.

«А вдруг не притворяется? Может быть, и среди них попадаются порядочные люди, может быть, и он оставил дома семью? Должны же люди доверять друг другу! Нет, нет, нельзя доверять фашисту. Нельзя, нельзя!» — Бежан упорно повторял последнее слово. Время тянулось медленно. Бежан отгонял дремоту, обливаясь потом и задыхаясь от жары.

«Наверное, у меня жар», — подумал он, вглядываясь в угол, где лежал немец. Тот безмятежно спал. Иногда ворочался во сне, и Бежан тут же хватался за нож. Подозрения его усиливались. К ним примешивался страх. Потом страх и подозрения слились.

«Я должен убить его», — мелькнула ясная мысль, и Бежан испугался ее. Он тайком протянул руку к ножу, словно боясь, что кто-то заметит его движение.

«Почему он доверился мне? Чем я заслужил его доверив? Почему он спокойно спит, почему он уверен, что я не трону его? Полагается на мое великодушие? Нет, нет, хочет провести. Прикидывается спящим! Выжидает, когда я усну. А потом схватит. Видимо, патронов нет или боится стрелять. Может, наши близко? Без шума укокошит меня, когда усну, или свяжет, а утром сдаст своим. Не выйдет!»

Бежан тщательно примерился. Затем, будто что-то толкнуло его, будто какая-то неведомая сила швырнула вперед, прыгнул и навалился на немца. Он точно рассчитал расстояние — нож вошел в живот.

Страшный, душераздирающий вопль отрезвил Бежана. На миг он пришел в себя и осознал, что наделал, затем страх снова затмил разум. Бежан отбросил нож к стене и вылетел за дверь. Он бежал и кричал, словно собственным криком пытался заглушить страшный, предсмертный вопль немца. По треску ветвей Абуладзе догадался, что бежит по лесу. Он закрыл глаза рукой, чтобы уберечь их от хлещущих по лицу веток, в темноте все равно ничего не было видно. Он бежал, пока не ударился головой о дерево и не потерял сознание.