Георгий Данелия - Не горюй!

Под навесом веранды Като, напевая, укачивала в люльке ребенка.

— Дядя Бенжамен! — окликнула она Бенжамена и подбежала к нему. — Давно хочу отдать, только все время забываю. Нате! Он тогда так лекарство дал. — Като протянула Бенжамену пробочник.

На лужайке перед домом в кресле лежал заботливо укрытый буркой Леван.

Это был совершенно дряхлый старик.

Ветер гнал по земле пыль и сухие ветки…

— Добрый день, Леван.

Леван безучастно посмотрел на Бенжамена и горестно покачал головой.

Бенжамен перевернул саквояж и, поеживаясь, сел на него.

— Леван, вы самый непослушный пациент в моей недолгой практике. Совсем не выполняете указаний своего врача.

— Зачем Господу Богу надо было трудиться, насылая на нас болезни, если нашлись бы люди, умеющие исцелять их… — Старик смотрел потухшим взором на курящиеся черепичные крыши деревенских домов.

Помолчали.

— Скажи, коллега, когда я умру? — спросил Леван.

— Не думайте о смерти, Леван.

— Путник должен знать время, когда он отправляется в путь, чтобы успеть уложить свои вещи. Когда я умру?

Бенжамен вгляделся в тусклые, бесцветные зрачки, прощупал пульс.

— Я думаю, недолго вы проживете, — сказал он. — В вашем распоряжении дней пять.

— Прекрасный диагноз, — сказал Леван с восторгом и тихой гордостью. — Да… А воскресенье в моем распоряжении?

— Да.

— Тогда окажи мне еще одну услугу, пригласи в воскресенье ко мне на обед друзей…

Бенжамен кивнул.

— И еще… я хочу, чтобы похоронили меня в этом месте… — Он показал себе под ноги. — А чтобы ты чаще приходил сюда навещать старого друга, я оставлю тебе усадьбу и дом.

В просторной гостиной Левана собрались за столом почти все герои этой истории, за исключением недостойных и, разумеется, женщин.

Гости сидели чинно и молча, с уважением поглядывая на пустующее во главе стола кресло Левана.

Леван стоял перед зеркалом. Сорочка, жилет, смокинг — все бесформенно висело на его высохшем теле.

Старик вдел в манжеты массивные запонки, закрутил кончики усов и ладонями разгладил мохнатые брови.

Потом он вынул из вазочки розу, хотел сломать стебель, но пальцы не слушались. Тогда Леван, перекусив стебелек, вставил розу в петлицу, последний раз посмотрелся в зеркало и распахнул дверь в гостиную.

Наступила тягостная тишина.

Все привыкли видеть Левана счастливым, полным жизни, а сейчас перед ними стоял сломленный внезапно наступившей старостью человек.

— Друзья, — сказал Леван, занимая свое место во главе стола. — Это мой последний пир, и я хочу видеть только полные стаканы и веселые лица.

— Аминь! — сказал отец Гермоген. — Да вознесет Господь Бог каждого из нас в свое время!

Гости перекрестились и выпили.

Леван тоже выпил из стакана.

— Так вот, когда Господь Бог возьмет мою грешную душу, не оплакивайте меня и вместо траура вденьте розы в петлицы. Кстати, а кто скажет надгробную речь? Я хочу при жизни услышать то, что будут говорить обо мне после смерти.

— Адвокат, конечно, — Бенжамен показал на Додо.

— Нет, я предпочел бы, чтобы это сделал ты.

— Но…

— Говори, коллега. Говори так, будто видишь меня в гробу.

Бенжамен почесал затылок, мучительно стараясь представить себе Левана мертвым.

— Итак… «тот, которого мы опускаем в землю, оставляет по себе единодушную скорбь».

— Нет, нет, нет. — Леван недовольно покачал головой. — Это ложь…

— Тогда, может быть, так: «…искренних, безутешных друзей, которые вечно будут оплакивать его».

— Нет, Бенжамен, — вздохнул Леван. — Тому, кто бредет дорогой жизни, Бог даровал способность забвения. Оно медленно следует по пятам за смертью и стирает оставляемые ею следы.

— А если сказать: «…друзей, которые долго будут вспоминать его?»

— В добрый час!

«Прохожий, брось цветок на его могилу!» — Бенжамен быстро выпил и сел.

Все посмотрели на Левана.

— Ладно, ладно, посмотрели и хватит, — проворчал Леван и дал знак оркестру: — Сандро, сыграй!

«Нет, нет и нет, — продолжил надгробную речь Додо. — Нет, я не буду говорить о достоинствах и талантах покойного! Не буду. Вы сами неоднократно имели возможность по достоинству оценить их…».

Во двор, сгорбившись под тяжестью гробов, вошли два носильщика.

Услышав веселую музыку, доносящуюся из окон, они удивленно вскинули брови.

Вино делало свое дело. Оркестр грохотал. Гости отдавали должное еде. А адвокат, стараясь перекрыть шум, держал речь:

«Покойный жил, наслаждаясь жизнью…» — Голос адвоката тонул в веселом шуме танца.

— Скажи, как ты думаешь, я увижу мою девочку там? — склонившись к сидящему рядом отцу Гермогену, спросил Леван.

— Ох! — громко вздохнул отец Гермоген.

— Что вздыхаешь, отец? Считаешь, для меня уготован ад? — спросил печально Леван.

— Нету, — угрюмо ответил отец Гермоген и всхлипнул.

— Что? — печально спросил Леван.

— Нету… — отец Гермоген возвел глаза к потолку и горестно повторил: — Ничего нет…

— Как, батюшка, и рая тоже нет? — несказанно удивился Лука.

— Изыди! Сгинь, сатана! — завопил священник. — Проклятье на хлеб, на воду и на греховные карты твои, развратный юноша!

— Вы не так меня поняли, батюшка… — начал оправдываться Лука. — Я же вам объяснил. Это был «флирт» — игра для любви…

— Тихо! Прошу помолчать! — постучал вилкой по стакану адвокат. — «Благодаря своему уму покойный снискал благосклонность фортуны!..»

— Леван, — в гостиную поднялась тетя Домна. — Там гробы принесли. Красный и черный. Ты какой хочешь?

— Черный, — не задумываясь, сказал Леван.

— А с красным что делать?

— Отдай Савле. — Леван показал на старика скрипача, того самого, который мог и до сих пор может отравить всю Грузию цианистым калием.

— С ума сошел, — зашипела тетя Домна. — Для чего ему такой дорогой гроб?! На эти деньги весь оркестр можно похоронить!

— Хорошо, хорошо! Не твое дело! Иди!

Старушка недовольно хмыкнула:

— У-у-у! Нашел причину напиться, да? Если умирать, почему не умираешь по-человечески? А? На кого дом оставляешь? А? На этого сумасшедшего? Да? — Домна показала на Бенжамена. — У-у-у!

— Иди, иди! — насупился Леван.

— Вот, например, батюшка, я вам говорю: «камелия». Ну что тут обидного. «Три грации считались в древнем мире. Родились вы — и стало их четыре», — уговаривал уже солидно выпивший Лука отца Гермогена. — Ну что тут обидного?

К хозяину подбежал старичок скрипач.

— Спасибо, Леван! Только если тебе все равно, дай мне, пожалуйста, черный. Черный гроб, клянусь мамой, мне больше нравится!

Глаза Левана налились кровью.

— Вот тебе черный! — Он поднес к носу скрипача огромный кукиш.

— А-а-а!

— Ты что сказал? Кто Навуходоносор?! Я Навуходоносор?! — кричал Лука, вцепившись в бороду отца Гермогена. — А ну, повтори!