Георгий Данелия - Не горюй!

— Узнаёшь? — еще раз спросил Трошкин, робея.

Гардеробщик снова очень долго молчал, потом кивнул.

— Завтра у фонтана против театра, в пять! — тихо сказал он.

У двери в мужской туалет стояло уже несколько жаждущих мужчин.

— А вот еще одна! — возмущенно сказал один из них, увидев подошедшего Трошкина.

Трошкин распахнул дверь туалета. Хмырь и Косой испуганно уставились на него.

— Пошли! — махнул рукой Трошкин.

— Ялта, где растет голубой цыган, — пел Али-Баба, прилаживая новую «газовую керосинку». Заглянув в инструкцию, он подсоединил баллоны и поднес спичку. Плитка не зажигалась. Тогда Али-Баба полил «новую керосинку» керосином из примуса и снова поднес спичку…

Старый дом пылал хорошо и красиво, поэтому собравшиеся зрители с удовольствием смотрели на пожар и пожарников.

Автор зрелища — Али-Баба — скромно стоял в стороне, держа в одной руке чайник, в другой — куклу-бабу с ватным подолом.

Трошкин, Хмырь и Косой в женском варианте подошли к нему, встали рядом.

— Все, — грустно сказал Косой, — кина не будет, электричество кончилось.

Помолчали.

— Деньги! — вдруг завопил Хмырь. — Деньги там под половицей лежат! — и кинулся к горящему дому.

— Старуху! Старуху держите! — заволновались в толпе.

Из толпы выскочила худая голенастая девка в дубленке и, вместо того чтобы задержать старуху, пнула ее ногой под зад с криком:

— А, Чувырл о! Так вот кто деньги украл!

А старуха, к еще большему удивлению толпы, выкинув кулаки боксерским жестом и с криком: «Ответишь за Чувырлу!» — пошла на девку в дубленке.

Тогда к двум дерущимся женщинам подбежала третья — толстая в косынке — и, крикнув: «Отставить!», подняла обеих за шиворот и раскидала в разные стороны.

Раздался милицейский свисток. Старуха в ботах крикнула: «Шухер!» — и, подобрав полы длинного пальто, принялась улепетывать. За ней — свирепая девка, следом — толстая баба в косынке. И последним бежал носатый мужик с чайником.

«Слаломисты! Воздух чистый! Снег пушистый! У-а-у!» — гремели репродукторы.

Медленно падал крупный снег. Разноцветными окнами светились дома, празднично горели витрины. Трошкин, Хмырь, Косой и Али-Баба шли хмурые. Молчали.

Возле телефонной будки Трошкин остановился.

— Стойте здесь! — приказал он.

Троица отошла к стене дома, куда им было показано, а Трошкин вошел в будку и набрал номер.

— Профессора Мальцева, пожалуйста! — сказал он в трубку.

Троица стояла покорно. Али-Баба и две нелепые бабы с тоской глядели перед собой. Косой снял свою лохматую дамскую шапку и швырнул ее в урну.

— Федя, это ты?..

Косой вздрогнул — перед ним стоял модно одетый парень. Пальто его было распахнуто, и на лацкане пиджака виднелся университетский значок. С парнем была девушка.

— Не узнаёшь, Федор? — улыбался он.

— Мишка… — неуверенно произнес Косой.

— Здорово! — Мишка похлопал Косого по плечу. — А я смотрю: ты или не ты…

Из телефонной будки вышел Трошкин.

— Я, — улыбался Косой, — ну, рассказывай, где ты? Что ты?

— На «Шарикоподшипнике» — инженер. А ты?

— Я?..

— Вор он, — сказал Трошкин.

Мишка посмотрел на толстую бабу в косынке:

— Если это шутка, гражданочка, это не смешно!

— Не смешно, — согласился Трошкин и приказал своим: — Пошли!

— Куда? — спросил Али-Баба.

— На даче будем жить, — сказал Трошкин.

— На какой даче?

— У одного спекулянта. Я договорился.

Все трое покорно двинулись за ним. Косой растерянно улыбнулся:

— Пока!

— Пока… — сказал Мишка, глядя вслед странной компании.

— Кто это? — спросила его девушка.

— Федя Ермаков. Мы с ним в детдоме вместе были…

По сугробам неслись желтые отблески окон, черточками мелькали фонари. Электричка гудела тревожно, длинно…

Трошкин, Хмырь и Косой сидели рядом. Косой, отвернувшись, смотрел в окно, Хмырь дремал, а Трошкин насвистывал детсадовскую песню, украдкой поглядывая на Косого. Больше в вагоне никого не было.

— Обиделся, значит, — сказал Трошкин.

Косой молчал, сердито сопя носом.

— Знаешь что, Доцент! — не выдержал он. — Ты, конечно, вор авторитетный. Только зачем ты при Мишке? Он, видал, какой — не то что мы… он, видал, как обрадовался, а ты при нем… — Губы Косого дрожали, он едва сдерживался, чтобы не заплакать. — Что он теперь подумает?

— А чего ему думать? Завидовать будет.

— Завидовать…

— А как же. Он кто? Инженер рядовой, и все. Что у него за жизнь? Утром на работу, вечером с работы. Дома жена, дети сопливые. Ну, в театрик сходит, ну, съездит летом в санаторий в Ялту. Разве это жизнь? Тоска… А ты? Ты вор! Джентльмен удачи! Украл, выпил — в тюрьму. Украл, выпил — в тюрьму… А ты говоришь… Конечно, он завидует!

За окном мелькали слепые дачные домики, вдалеке искрил высокой трубой кирпичный завод…

— Раз-два, три прихлопа! Раз-два, три притопа! — командовал Трошкин.

На вытоптанной площадке перед окруженной соснами дачей профессора Мальцева он проводил утреннюю гимнастику.

Перед ним стояли голые по пояс Хмырь, Косой и Али-Баба. Они тянули вверх руки, кряхтя нагибались, пытаясь дотянуться пальцами до земли. Вид у них был хмурый.

— Колени не сгибать! — Трошкин заметил, что Косой халтурит. — Раз — ножки вместе! Два — ручки врозь!..

А теперь переходим к водным процедурам, — распорядился Трошкин и, набрав в пригоршню снег, потер им себя по голому животу.

— А у меня насморк! — заныл Косой.

— Пасть разорву!

— Только это и знаешь… — Косой нехотя подчинился.

В детском саду № 83 «командор» Дима высоким чистым голосом запевал песню про зайчика.

— Отморозил лапки, отморозил ушки… — подхватил детский хор.

В кабинете заведующего воспитательница Елена Николаевна стояла, держа в руках телефонный аппарат и высунув трубку в коридор, откуда доносилось детское пение.

Трошкин крепко прижимал к уху телефонную трубку и улыбался блаженно. Он сидел за столом в кабинете Мальцева на втором этаже профессорской дачи.

Когда песня про зайчика кончилась, Трошкин сказал в трубку:

— Да, Елена Николаевна, о том, что вы видели меня в Москве, — никому пока ни слова, хорошо?.. Почему в таком виде был?.. Ну… это… что-то вроде закрытого конкурса на звание лучшего Бармалея.

В дверь постучали, и Трошкин положил трубку.

— Кушать подано, — мрачно доложил вошедший Али-Баба. Он был в кухонном дамском переднике.

Внизу в гостиной Хмырь в шелковом бордовом халате наяривал на рояле «собачий вальс», а Косой с мальцевской сигарой в зубах покачивался в шезлонге.

— Инструмент сломаешь! — спустившись с лестницы, Трошкин захлопнул крышку рояля, чуть не отдавив Хмырю пальцы. — Я же предупреждал: ничего не трогать! — с раздражением сказал он.