Сергей Татур - Периферия [сборник]

— В этих картинах есть еще радость и боль одиночества, понятые неоднозначно, — сказал Тон. — Расшифровать не берусь, это не по моей части. Как вы догадываетесь, я не уроженец здешнего края. Родным его сделали обстоятельства. Мне было пять лет, когда мы приехали сюда из Приморья. Земли в пойме реки Чирчик были тугаями. Наши отцы врубились. Тугаи стали большим рисовым полем. Мы быстро встали на ноги. В войну машинами возили деньги в Фонд обороны. Сейчас наши земли самые плодородные в ташкентском оазисе, а корейские колхозы — одни из самых зажиточных. Но рано или поздно такого человека, как я, неизбежно посетит мысль: «А надо ли было переселять такую массу людей с Дальнего Востока, бедного людьми и по сей день?» Понимаю, корейца трудно отличить от японца. Но разве за одно это можно выражать недоверие целому народу? Пусть мы попали в гораздо лучшие условия. Но о допущенной несправедливости я сожалею. И художники на своих полотнах сожалеют. Пусть они сожалеют о другом, какая разница? Их человеческая боль сродни моей. Живопись, как и музыку, я не могу понимать однозначно. Это всегда лавина образов. Я беру то, что мне близко. Лавина, ничуть не уменьшившись в объеме, несется дальше. Но я могу вернуть ее, позволить ей низринуться снова и вновь отбираю нужное мне. Наверное, это и имеют в виду, когда говорят, что все на свете повторимо.

— Вас интересно слушать, — сказал Николай Петрович.

— С женой об этом я почему-то не умею говорить.

— Извините за вторжение в вашу личную жизнь, но где ваша супруга?

— Дочери ей ближе, и большую часть времени она проводит с ними. Сюда приезжает на субботние и воскресные дни.

— Передышки в витках одиночества?

— Я бы так не сказал. Новые круги, иной уровень. Сложно объяснить.

— Я не вправе этого касаться?

— Может быть, и так. Я и сам стараюсь этого не касаться.

— Есть пределы объяснимому?

— Есть, — сказал он, словно ему это было известно.

Николай Петрович понял. Он тоже ощущал эти пределы как линию горизонта, пластичную, пульсирующую: иногда ты на возвышенности и купаешься в просторе, иногда надолго застреваешь в сумеречном каменном ущелье. С приходом Кати в его жизнь одиночество кончилось, потом вдруг вспыхнуло жарко и неукротимо, опаляя близких. Теперь накал самоистязания померк, и наполненность жизни не шла в сравнение с прежними годами. Но разве чрезмерная заполненность жизни — спасение от одиночества? Кратковременная защита. Есть свойства души, располагающие к одиночеству, а они не могут быть изгнаны или заменены другими. Им можно приказать умолкнуть, съежиться, отойти в тень — на время. Потом они напоминают о себе и берут свое. А если их все время держать в тени, становится еще хуже, и самое лучшее — не мешать им и не понукать ими. Николай Петрович попробовал облечь эту мысль в слова, а Иван Харламович попробовал помочь ему. Что-то у них получилось, но сумбурное, не цельное. Они навезли на стройку материалов и сложили их по периметру будущего здания. Но совместно работать на одной строительной площадке они не могли, у каждого на руках был свой проект, точки соприкосновения меркли рядом с несовмещаемым.

— Мы совсем разные люди, — признался Тен.

— Вас это огорчает? — засмеялся Николай Петрович. — Все правильно. До конца дней своих мы совершенствуем в себе умение строить отношения с людьми, чтобы результатом этого явилось соединение, а не разобщение усилий. И покажите мне того счастливчика, которому бы всегда сопутствовал успех.

— Спустимся-ка на землю, в привычную и милую сердцу нервотрепку нашу. У меня идея одна есть, — сказал Иван Харламович. — Мы уже делаем жилые дома. Скоро поставим на конвейер детские сады, школы, магазины. Вся совхозная усадьба будет у меня на потоке. Пусть мне поручат и монтаж всего этого. Тогда мы замкнем цепочку. Я конструкции выпускаю, я же и собираю их. Дайте мне подряд на возведение совхозного поселка. Конвейер продлится, с него сойдет готовая продукция. Создадим при комбинате передвижные механизированные колонны — и поехали! И нулевой цикл я возьму на себя, все коммуникации. Вот бы мы и ликвидировали разрыв между водохозяйственным и гражданским строительством и вытравили разросшееся в последние годы частнопредпринимательское племя, которое снимает сливки с целинных гектаров. Вы улыбаетесь? Я злоупотребляю личным местоимением первого лица? Но я и результат гарантирую. Не дам результата — наказывайте! Это не яканье, это инициатива.

— Я запальчивости вашей улыбаюсь, — сказал Николай Петрович. — Несете немало, но вам не тяжело. Я специально интересовался: чего только вы не взвалили на себя! У вас на предприятии самые высокие премии — за смелую инженерную мысль. У вас рентабельно даже подсобное хозяйство. Гребную станцию на канале вы построили, шампиньоны выращиваете. Какой ни взять показатель, вы добились его приметного возвышения над среднегородским уровнем.

— Я настолько предприимчив, что меня легко заподозрить в ловкости рук! — напомнил Тен. Все-таки прорвалась, прорвалась обида!

— Извиняюсь! Ваша предприимчивость — пример для подражания.

— Или повод для зависти. Я часто иду по грани дозволенного. Может быть, и переступаю ее. Сознаюсь, мне тесно. Уповаю на завтрашний день, который раскрепостит нас, хозяйственных руководителей. Сейчас, в широком смысле этого слова, мы вводим в норму честное отношение к делу. Для чего? Вы мне можете назвать что угодно. Я вам назову одно: для того чтобы открыть двери инициативе. Этап следующий — широчайшее и упоительное шествие инициативы. Для меня именно в этом обаяние завтрашнего дня. Да, да! Инициатива должна стать стержнем нашего общества. Раз мы коммунисты, ее началом всегда будут коммунисты. И будут наслоения. Тут должен исправно срабатывать очистительный механизм. Если хотите, один щекинский метод неисчерпаем, только не надо препон! Но это частности, а вы в целом картину охватите, послушайте затаенный вздох художника, то, что он стесняется высказать громко по причине тайного сомнения или по какой-нибудь другой. Инициатива! Не поэт провозгласил: «Твори, выдумывай, пробуй!» Это провозгласил мечтатель, увидевший завтрашний день страны как всеобщее увлечение творчеством. Быстрота обновления — вот важнейший критерий движения вперед. Примем ее за основной показатель — не пожалеем.

— Признаюсь, мне не давало покоя желание увидеть пружину, спрятанную внутри вас. Потрогать ее. Я не обманулся. В вас заложена замечательная пружина.

— Бросьте вы! — решительно замахал он руками. — Я к фимиаму равнодушен, вред от него один. И не похвалы вы мне расточайте, а вот в чем помогите: требуйте, в какой угодно форме требуйте инициативы от тех, на кого можете повлиять. Поднимайте инициативу на щит, поощряйте! Это и будет означать, что мы вместе.