Сергей Татур - Пахарь

— Думаете, нам позволили спокойно распоряжаться? Меня задергали. Казалось, камень летит в бездонную прорву. Несколько часов не было никакого продвижения вперед. Тут и на человека со стальными нервами оторопь найдет.

— Но вы не позволили восторжествовать самотеку и отсебятине!

— Я заранее обрисовал процесс руководителям стройки. Но ненасытность реки была потрясающая.

— Вы хотите сказать, что, если бы не хватило камня, проран закрыли бы вами?

— Если правильно понимать ответственность, в отдельных случаях следует идти и на это.

Евгений Ильич засмеялся. Его обстоятельность и предусмотрительность надежно защищали от любых случайностей. А как же иначе? Сооружения должны выдержать девятибалльный толчок и пропустить паводок, который может случиться раз в десять тысяч лет. И есть много других требований, которым они должны удовлетворять. Запас, прочности: плотинам надлежит стоять незыблемо.

— И задачу задает нам Кызылаякский гидроузел. Эта плотина обеспечит водозабор в Каракумский и Каршинский каналы. Оба канала велики, они ополовинят матушку Амударью. Прежде мы стремились, чтобы в каналы поступало поменьше наносов. А тут нас попросили посодействовать в обратном. Есть над чем поразмышлять!

— Я никогда не была сильна в русловых процессах. Я не знаю Амударью. Я не чувствую ее. Высоконапорные сооружения — другое дело. Я и прежде специализировалась на туннелях!

— Тогда курируйте Курпсайский, Рогунский и Байпазинский гидроузлы. В Курпсае мы получим 800 тысяч киловатт энергетических мощностей, и очень скоро, через пять лет после начала работ. Строительный туннель не стали облицовывать бетоном и сберегли время. За это пришлось побороться. «Загубите туннель, один мощный вывал закупорит трубу!» Так нам говорили. Но эти пессимистические прогнозы, как вы понимаете, не сбылись. Зато водосбросы будут работать в тяжелейших условиях. Паводковый поток низвергается в нижний бьеф со стометровой высоты. А надо уберечь берега от больших размеров. Причем надежные рекомендации мы должны были передать проектировщикам еще вчера, строители наступают нам на пятки. Тогтогульский метод интенсивной укладки бетонной смеси дает удивительные результаты.

— А что Рогун? — спросила я.

— Вопросы те же самые, но отвечать на них можно без спешки. Там пока подготовительный период: дороги, поселок.

Евгений Ильич принес фотографии. Из плексигласовой трубы река Нарын низвергалась вниз и размывала, размывала, размывала. Сложность проблемы усугублялась тем, что скальный грунт пока не поддавался моделированию. Мы заменяли скалу несвязным грунтом и получали искаженные результаты, например, гигантскую яму размыва, похожую на лунный кратер или жерло вулкана. Сверхвысокие скорости были мне ближе, чем блуждающая, насыщенная наносами Амударья, спокойно текущая к своему быстро мелеющему морю.

— Чур, это мое! — воскликнула я. Евгений Ильич не возражал.

Модели на открытых площадках были засыпаны снегом. Одну из них мне предстояло оживить в самое ближайшее время. Я уже видела горный каньон, и петляющее между скальных откосов белое русло Нарына, и кипение большой стройки, и плотину, перегородившую поток, и реку, устремившуюся в туннель, в обход плотины и падающую в облаке водяной пыли из железобетонной трубы вниз, на скалы, в свое прежнее русло. Русло не выдерживало, берега ползли, коммуникации исчезали в чудовищной яме размыва. «Сделай что-нибудь!» — умоляли меня. И я делала. Как?

Мы расчищали модель от снега. Валентина сгребала снег фанерной лопатой, я шла следом и веником выметала остатки. Модель находилась на открытом воздухе, и до марта, до первого устойчивого внешнего тепла исследований вести на ней не планировалось. Но, как часто случается в жизни, вдруг выяснилось, что ждать до марта нет никакой возможности, что результаты нужны проектировщикам срочно, сейчас, сию минуту. Я предложила возвести над моделью тепляк, нехитрое сооружение из дощатых стен и шиферной крыши, и под его защитой возобновить опыты.

Евгений Ильич дал добро, и Михаил Терентьевич уже делал заготовки. Мне, однако, не терпелось как можно скорее посмотреть модель в деле. Фотографии давали статичную картину. Яма размыва на снимках была совершенно неприемлема по размерам и конфигурации. Огромная, как воронка от супербомбы, она не только угрожала целостности обоих берегов, но и не оставляла никакого сомнения в том, что берега на значительном протяжении будут разрушены, размочалены могучим водопадом.

Сметая снег и возвращая модели изначальный вид, я исподволь наблюдала за Валентиной. Она работала легко, играючи, словно разминалась перед чем-то действительно серьезным. Но эта легкость не включала в себя ни старательности, ни увлеченности. Она словно делала утреннюю зарядку. Лопатой махала размашисто, снег отбрасывала далеко, улыбалась, нет, сияла и была удивительно хороша. Что такое тридцать пять для женщины здоровой, прекрасно сложенной, живущей полнокровной жизнью? Это и было для меня загадкой. Четверо детей, каждый рубль на счету, каждая минута должна отдаваться семье, детям — откуда же эта неиссякаемая, искрящаяся жизнерадостность? Я родила двоих и увидела, что меня одной не хватит, чтобы поднять третьего. При полной материальной обеспеченности. Жизнь била Валентину, бросала на пороги, на скалы, холодные волны перекатывались через нее, одиночество мучило, а она не устала, не озлобилась, а осталась прежней любительницей легкомысленных авантюр, и ее оптимизм неисчерпаем всем на удивление. Я видела ее второго мужа. Обыкновеннейший из смертных, ярко выражена обыденность, ординарность мышления, поступков, образа жизни. Конечно, попивает. Конечно, не о чем поговорить. Но Валя довольна. Правда, из-за своей врожденной несобранности и безалаберности мало чего успевает, хозяйка она не первостатейная. Домашняя нудная работа ее злейший враг. Белье неделями лежит не стиранное, по углам пыль и паутина. Но ведь счастлива! И при всем при этом, позови ее какой-нибудь любитель острых ощущений, — полетит и исчезнет, как взбалмошная девочка, у которой все впереди. Не понимаю, как она потом выкручивается, объясняет мужу свои полуночные приходы и алкогольный дух, и запах табака, которым пропитаны ее волосы и одежда?

Мы убрали снег, плексигласовые туннели заблестели. Валя куда-то сбегала, принесла обрезки досок и желтую стружку, дрова сложила шалашиком, чиркнула спичкой, стружка занялась, потянуло дымком, шалашик вспыхнул, обдал теплом. Она потерла ладонь, довольная. Круглощекое лицо ее светилось лукавством. А Евгений Ильич говорил, что у нее дети не ухожены. Разве можно поверить? «Можно, — сказала я себе. — Человеческая натура неисчерпаема, ее шкала включает в себя все».