Иван Никошенко - На далекой заставе [Рассказы и очерки о пограничниках]

— Я здесь… труд… работать… — кончил он по-русски, протягивая к полковнику ладонями вверх мозолистые руки.

— Не могу, мил-человек, — ответил ему полковник, стараясь объяснить проще. — Закон есть такой, понимаешь? Закон.

Рихт опять что-то сказал, и следователь перевел:

— Очень уж просит. Говорит, что ему все товарищи советовали: иди, мол, к русским, они помогут. Вообще-то жаль, действительно, человека…

Полковник слушал его, перелистывая страницы протокола, кивал, а потом ответил:

— Конечно, жаль… Но — закон, закон… Нас будут ждать в восемнадцать ноль-ноль на середине моста. Кто провожает? Вы, сержант?

Гудай вытянулся: так точно. Майор тем временем, взяв у полковника бумаги, бегло просмотрел их и поморщился:

— Чуть не забыл поставить место перехода границы.

Он повернулся к Рихту и о чем-то спросил его, кивнув на карту, разложенную на столе. Рихт, видно, совсем упавший духом, нагнулся и показал на карте место, где перешел границу.

Гудай увидел, как он тут же побледнел и отпрянул от карты. Потом он услышал тихий смех: полковник и следователь смеялись, наблюдая, как Рихт медленно поднялся и поднес к горлу руки. Майор скомкал листки протокола о передаче и бросил их в мусорную корзину.

— Что, нервы не выдержали? — спросил он уже по- русски. — Я думал, вы крепче, Эрих Меллоу.

Нарушитель прохрипел что-то невнятное, потом дрожащей ладонью вытер со лба крупные капли пота.

— Я проиграл эту дурацкую игру, — сказал он. — Я расскажу все.

Майор повернулся к Гудаю:

— Подождите меня на улице, товарищ старшина.

Гудай вышел, ошеломленный тем, что ему довелось увидеть. Он даже не заметил, что майор спутал его звание. Сидя на скамеечке возле комендатуры, он пытался до конца понять, что же произошло. Ясным было ему одно: нарушителя подготовили к мысли, что через час он уже будет у своих. Следователь и полковник сделали вид, что поверили ему во всем, и этим ослабили его волю. Конечно, этот Меллоу просто ликовал, что все так получилось и его отправят домой. А когда следователь попросил его показать, где он перешел границу, он показал точно… Ну, да, конечно, он и попался на этом: разве мог несчастный Эйно Рихт, идущий в темноте, без компаса и карты, знать, в каком месте он оказался на советской земле? Нет, это мог знать только Меллоу, заранее приготовившийся к переходу…

Майор вышел из помещения и кивнул Гудаю:

— Сидите, сидите, старшина…

— Я сержант, — вежливо поправил его Гудай. Майор, сев рядом с ним, вытащил из коробки папиросу и, разминая ее в пальцах, задумчиво сказал:

— Да, крупного вы шпиона поймали. Я за ним уже два года охочусь. Меллоу… Ас международной разведки.

Гудай молчал. Ему неловко было о чем-либо спрашивать майора. Но тот словно бы чувствовал, что Гудаю не терпится спросить его, и опередил вопрос.

— Видали, как все хитро было придумано? Даже специальную статейку в газетке тиснули. Он даже шел без оружия и документов. Расчет тут простой: пройду — хорошо, не пройду — вернут обратно. Все продумали, кроме…

Он снова засмеялся, вставая. Встал и Гудай. Майор, протянув ему руку, сказал:

— Ну, спасибо вам… Вы, кажется, уже демобилизуетесь? Жаль! И чекист вы хороший, и… спортсмен. Я после нашей встречи неделю очухаться не мог от вашего броска…

Он ушел, а Гудай смотрел ему вслед. Таким, почему- то растерянным, и нашел его земляк. Он хлопнул Гудая по плечу и весело спросил:

— Что, задумался? Расставаться жалко? Ничего, мы с тобой свое отслужили.

— Что ты говоришь? — обернулся к нему, хмурясь Гудай. — A-а, да… Только, брат, вот что… Я на сверхсрочную буду проситься. Ребята нас сменят молодые, а тут ходят еще всякие… хитрые.

1960 г.

Глыбища морского наката, подмяв под себя корабль, загасила слабый луч клотика. А когда волна с грохотом отпрянула от скалистого берега и на короткое время из воды проступила палуба крепко сидящего на камнях буксира «Бесстрашный», ни шлюпки по левому борту, ни радиорубки уже не было — ссекло начисто.

Никто толком не знал, что же случилось: ни мотористы, успевшие остановить двигатель чуть раньше, чем залило его забортной водой — сюда, в отсек, пришлась безнадежная пробоина, — ни отдыхавшие после смены люди, ни даже стоявший на вахте старпом Кутихин. Буксир проходил самое узкое место между островом Кильдин и материком…

Капитан буксира Соин, выждав момент, когда ворчливо откатилась в море разбившаяся о гранитный берег волна, выбежал на палубу. Он хотел спуститься в трюм, к людям, но не успел: навстречу ему выскочил второй механик Бровко, за ним — кок Саша Рожнова, юнга Аня Гусакова, матрос Петроченко… В полумраке Соин заметил лишь перепуганные лица женщин, искавших спасения на палубе. А тут было еще страшнее…

— В рубку!.. Скорей в рубку! — крикнул капитан, не отрывая глаз от разъяренного моря.

Соин последним втиснулся в капитанскую рубку. Раньше там, бывало, впятером не разойдешься, а теперь восемнадцать человек набилось. Крепкие металлические стены надстройки гулко содрогались от ударов многотонного наката. Вода вдавила дверцы, прорвалась к людям…

Все поняли: оставаться на судне нельзя. А попытаться сойти на берег равносильно самоубийству: либо собьет волной и прикончит о скалы, либо унесет в море. Оставалось одно — ждать отлива. А до него… часов шесть. Как же выстоять?

Накат не ослабевает. Он по-прежнему бьет в рубку, сорвал дверцу по правому борту, выхватил Николая Писаренко — третьего механика, и тот исчез в кипящих волнах.

Моряки крепко держались друг за друга, но стихия была сильнее их. Вот волна выхватила еще одного матроса, за ним — старпома. Не удержали и Аню Гусакову — она исчезла в нахлынувшем потоке.

Оставшиеся в живых дождались, наконец, отлива. Надо было уходить на берег. Соин и Овсянкин, по грудь в воде, пробрались под полубак в матросский кубрик, ощупью отыскали шкафчики, взяли с полок все, что могло пригодиться. Боцману попала под руку сухая коробка спичек. Ее бережно завернули в полотенце, потом в простыню. И сам боцман — ростом он повыше капитана — поспешно унес в рубку реальную надежду на будущее тепло.

Вода сходила. Теперь можно перебраться и на берег. Местом встречи избрали маячивший на скале тригонометрический знак. Добираться к нему решили небольшими группами.

Перевалило за полночь. Надрывно гудел ветер. Обессилевшие люди шли, карабкались, ползли. Еще совсем недавно никто из них не думал, что придется выдержать такое испытание.

На скале вспыхнул жиденький огонек костра. Люди у огня обсохли, немного отогрелись. А ветер то стихал, вылизывая скалу январской поземкой, то гудел высоко над головой, и тогда, казалось, на юго-востоке прояснялась даль. Моряки с надеждой впивались глазами в эту даль, будто именно оттуда, а не со стороны моря, придут к ним на помощь…