Константин Паустовский - Корчма на Брагинке

Старый пароход, тяжело шлепая колесами, шел вверх по Днепру. Была поздняя ночь. Я не мог уснуть в душной каюте и вышел на палубу. Из непроглядной темноты задувал ветер, наносил капли дождя.

Старик в залатанной свитке стоял около капитанского мостика. Тусклый фонарь освещал его щетинистое лицо.

— Капитан, — говорил старик, — невужли не можете сделать снисхождение престарелому человеку? Скиньте меня на берег! Отсюда до моего села версты не будет. А от Теремцов мне переться целую ночь. Сделайте милость!

— Ты что, смеешься? — спросил из темноты капитан. — Своего носа не видать, а я буду притыкаться к берегу, бить из-за тебя пароход!

— Нету мне смысла смеяться, — ответил старик. — Вот туточки, за горой — и мое село! — Он показал в Темноту. — Скиньте! Будьте ласковы!

— Терентий, — спросил капитан рулевого, не слушая старика, — ты чего-нибудь видишь?

— Своего рукава не вижу, — мрачно проворчал рулевой. — Темнотюга проклятая! На слух веду.

— Покалечим пароход, — вздохнул капитан.

— Ничего с вашей чертопхайкой не сделается, — сердито пробормотал старик. — Тоже мне капитаны!

Вам в Лоеве грушами торговать, а не пароходы водить по Днепру. Ну, скинете или нет?

— Поговори у меня!

— И поговорю! — сварливо ответил старик. — Где это слыхано, чтобы завозить пассажира до самых Теремцов!

— Да пойми ты, — жалобно закричал капитан, — что ни черта же не видно! Где я пристану? Ну, где?

— Да ось тут, против яра. — Старик снова показал в кромешную темноту. — Ось тут! Давайте я стану коло лоцмана и буду ему указывать.

— Знаешь что? — сказал капитан. — Катись ты на кутью к чортовой бабушке!

— Ага! — воскликнул старик с торжеством. — Значит, отказываете? Так?

— Да, сказал капитан. — Отказываю.

— Значит, вам безынтересно, что я поспешаю на свадьбу до своей дочки. Вам все безынтересно. Вы старого человека угнетаете.

— Какое мне дело до твоей дочки!

— А до Андрея Гона вам есть дело? — вдруг тихо и грозно спросил старик. — С Андреем Гоном вы еще не здоровкались? Так будьте известны, что сам Андрей Гон гуляет на той свадьбе.

Капитан молчал.

— Смолкли? — злорадно спросил старик. — Чертопхайку вашу зовут «Надеждой». Так нема у вас никакой надежды воротиться в добром благополучии, если не скинете вы меня на берег. Гон мне удружит. Мы с ним свояки. Гон этого не оставит.

— А ты не грозись! — неуверенно пробормотал капитан.

— Сидор Петрович, — прохрипел рулевой, — видите, до чего упорный дед! Давайте скинем его на берег. С Гоном нет смысла связываться.

— Ну, шут с тобой! — сказал капитан старику. — Становись с лоцманом, показывай. Только смотри, не побей пароход.

— Господи! — радостно воскликнул старик. — Да я Днепро знаю, как свою клуню.

Старик стал к штурвалу и начал командовать.

— На правую руку забирай! Круче! А то занесет в черторой. Так! Еще круче!

Ветки лозняка начали сильно хлестать по бортам. Пароход ткнулся в дно и остановился. Свистел пар. Внизу на крытой палубе зашумели разбуженные толчком пассажиры.

Матрос посветил с носа фонарем. Пароход стоял в затопленных зарослях. До берега было шагов тридцать. Черная вода шумно бежала среди кустов.

— Ну, — сказал капитан, — вылезай! Приехали!

— Да куда ж я слезу? — удивленно спросил старик. — Тут мне будет с головой. Я же могу утопиться.

— А мне что! Сам напросился. Ну, — крикнул капитан, — вытряхайся, а то прикажу матросам скинуть тебя в воду.

— Интересное дело! — пробормотал старик и поплел на нос парохода. Он перекрестился, перелез через борт и прыгнул в воду. Вода была ему по плечи. Чертыхаясь, старик начал шумно выбираться на берег.

Пароход медленно сработал назад и вышел из зарослей.

— Ну что, живой? — крикнул капитан.

— Все одно, не миновать тебе здоровкаться с Андреем Гоном, — ответил с берега сердитый старик.

Пароход отошел.

В то лето, в 1910 году, по Черниговской губернии и по всему Полесью бродили неуловимые разбойничьи шайки. Они налетали на фольварки, на поместья, грабили почту, нападали на поезда. Самым смелым и быстрым из всех атаманов был Андрей Гон. Отряды драгун и стражников окружали его в глухих лесах, загоняли в непроходимые полесские топи, но Андрей Гон всегда вырывался на волю, и зарева пожаров снова шли следом за ним в темные ночи. Вокруг Андрея Гона уже плела свою сеть легенда. Говорили, что Гон — защитник бедняков, всех обездоленных и сирых, что нападает он только на помещиков, что сам он — не то сельский кузнец, не то бывший черниговский гимназист. Его имя стало символом народного мщения.

И вот сейчас я ехал на летние каникулы как раз в те места, где хозяйничал Андрей Гон. Я перешел в восьмой класс киевской гимназии. Мне предстояло провести в Киеве томительное и душное лето. Но родные моего умершего гимназического товарища Севрюка предложили мне приехать погостить в их маленькую и небогатую усадьбу Иолчу в Полесье. Я согласился.

На второй день к вечеру пароход подвалил к низкому полесскому берегу Днепра. Столбы комаров зудели в вышине. Багровое солнце опускалось в беловатый пар над рекой. Из зарослей ольхи тянуло холодком. Горел костер. Около костра стояли верховые лошади.

На берегу меня ждали Севрюки: высокий человек с бородкой, в сапогах, в чесучевом пиджаке — хозяин усадьбы, очень моложавая невысокая женщина его жена и студент — ее брат. Меня усадили на телегу, а Севрюки вскочили на верховых лошадей и помчались вперед размашистой рысью. Они быстро скрылись, и я остался один с молчаливым возницей. Я спрыгнул с телеги и пошел рядом по песчаной дороге.

Трава по обочинам дороги стояла в темной болотной воде. В этой воде тлел, не потухая, слабый закат. Равномерно посвистывая тяжелыми крыльями, пролетали над головой дикие утки. Из кустов серыми космами, свиваясь и припадая к земле, выползал туман.

Потом сразу закричали сотни лягушек, и телега загрохотала по бревенчатой гати. Показалась усадьба, окруженная частоколом, а за ним — деревянный дом с верандами и пристройками. За домом сплошной и ровной полосой чернел лес.

Вечером, когда мы сидели за скромным ужином, в столовую вошел высокий старик в постолах и картузе с оторванным козырьком. Он снял с плеча длинное охотничье ружье и прислонил к стене. За стариком, кляцая когтями по полу, вошел пегий пойнтер, сел у порога и начал колотить по полу хвостом. Хвост стучал так сильно, что старик сказал: