Геннадий Гончаренко - Годы испытаний. Книга 2. Волга — русская река

Канашова подмывало выругать бойца последними словами. «Раскис, и дух из него вон». Но на него глядели сейчас сотни вопросительных глаз. И он сдержал себя и ответил спокойно:

— А это, дорогой, зависит и от тебя и от меня.

— Я что? Мне где скажут — там и стоять буду. — Шашин затушил остаток цигарки о подошву ботинка и, качая головой, продолжал: — Да вот в чем беда… Приказывать-то кто мне будет? Отделенный убит, взводный тоже, ротного тяжело ранило сегодня утром…

— Ну чего разнылся? Кто ему прикажет… Совесть твоя должка тебе приказывать, сынок, — вмешался Каменков.

— Совесть не для всех командир, — сказал, прищуриваясь, Кленкин.

— Ты, друг, полегче на поворотах, — сверкнул Шашин зло глазами. — Тоже мне идейный нашелся. Сам, без тебя разберусь…

— А чего же к полковнику с вопросиками суешься?

— Душа болит, что дальше будет. Вот и спросил. — Шашин отер тыльной стороной руки лоб в мелких капельках пота. — К Сталинграду ведь отступаем…

— Вот и настало время самому покрепче подумать, чтобы не пустить немца дальше. А у тебя командира нет, ты и лапы кверху, — сказал Кленкин.

— Кверху?… Меня, — потряс ружьем Шашин, — не возьмешь. Но мне ясность нужна, куда и зачем идем.

— Идем оборону занимать за Доном. Не должны пустить немца к Сталинграду, — пояснил ему Каменков.

— Ты кто таков будешь, папаша? Из начальников, что ли?

— Вольно, сам рядовой.

— А откуда тебе все планы известны?

— Зачем мне планы? У меня своя голова на плечах, глаза имеются. Вот гляжу и соображаю, что к чему.

— Ну, спасибо тебе за доброе слово, папаша. А то все молчат, как в рот воды набрали, и бредут… Вот я и обеспокоился. Не может солдат хорошо воевать, когда он слепой…

Пока они переговаривались, Канашов думал, что бы ему предпринять, чтобы вселить веру в то, что бойцы его дивизии и армия наша еще способны противостоять немцам? А правильно говорит Шашин: «Не может солдат хорошо воевать, когда он слепой…» Да, конечно, вся надежда на этих обстрелянных бойцов. Надо их только суметь мобилизовать и повести за собой. Вот тут бы и взяться за это армейским коммунистам и политработникам.

— Лейтенант Красночуб, срочно ко мне комиссара Шаронова…

Но только комдив отослал адъютанта, как от Шаронова прибежал связной.

— Товарищ полковник, вас комиссар дивизии просит к себе.

Канашов недоумевающе поглядел на связного.

— Коммунисты собрались в овраге. У них там партсобрание будет…

«Молодец комиссар, правильно оценил обстановку».

В узком, заросшем кустарником овраге, покрытом артиллерийской маскировочной сетью, сидело человек сорок — сорок пять бойцов, сержантов, командиров и политработников — коммунистов дивизии. На ящике от снаряда лежали листки бумаги и карандаши. Никто не выступал с речами и докладами, никто не вел протоколов, не было и голосования.

Шаронов с красным лицом и воспаленными от пыли глазами проверял у каждого партбилет. Перед тем как начать это необычное собрание, он сказал:

— Товарищи коммунисты! У нас слишком мало времени. Речей говорить не будем. Враг идет за нами по пятам. Положение в дивизии серьезное: много раненых, плохо с питанием, дисциплина среди личного состава падает. Есть случаи дезертирства. Если и дальше пойдут так дела, мы перестанем существовать как боевое соединение, и враг уничтожит нас. Вся надежда на вас, товарищи коммунисты, на вашу твердость, на личную силу примера. Предлагаю всем, у кого есть конкретные предложения, коротко написать их на листке и сдать мне. У кого еще их нет, также берите бумагу, думайте, пишите на привалах и передавайте мне. Из мнения каждого коммуниста сложится решение, что нам делать в сложившейся обстановке.

Бумагу на ящике тут же разобрали. Комиссар вытащил из сумки еще пачку листков. Не прошло и получаса, как коммунисты стали подходить и молча класть на ящик, заменявший стол, свои предложения. Шаронов тут же их прочитывал, делал для себя пометки в блокноте и складывал в половую сумку. Некоторые из них он передавал Канашову.

— Это, Михаил Алексеевич, по твоей командной линии. Знакомься и принимай меры.

«Ловко придумал Федор Федорович! Смекнул правильно. Вот тебе и новые формы политработы. Жизнь подсказала». Канашов читал предложения коммунистов: «Организовать группы прикрытия от внезапных действий разведки противника из снайперов, автоматчиков, бронебойщиков и пулеметчиков по маршрутам отхода полков». Подпись — подполковник Стрельцов.

«Дельное предложение, вот ему и надо поручить формирование таких групп в полках», — подумал комдив.

«Иметь при штабе оперативную группу для рекогносцировки и развертывания дивизии для обороны на выгодных рубежах». Тоже подписал Стрельцов.

«Хорошо, эту задачу я возьму на себя», — решил Канашов.

«Для подкрепления сил отходящих войск иметь на привалах воду, а в пунктах дневки обязательно горячее питание». Подпись — Шаронов.

«Это задание мы поручим моему заму по снабжению, Васько. А контролировать — Федору Федоровичу».

«Выделить группу агитаторов, раздать им баяны и гармони и на привалах, — продолжал он читать, — разрешить петь песни…»

— Это, брат, не по моей линии, — сказал Канашов, — хотя предложение и ценное.

Шаронов, усмехаясь, протянул руку за бумажкой, но Канашов вдруг передумал:

— Ладно, не будем считаться… Поручу я это дело Красночубу. Он у нас чтец-декламатор и любитель песен…

— Да, Федор Федорович, а что с Ларионовым делать будем? Звонила Аленцова, командир медсанбата жаловался. Сбежал Ларионов сразу же после операции.

— А что делать? Он уже выговор получил от Коломыченко. За один проступок, сам знаешь, дважды не накажешь…

— Выговор — правильно. Что это за анархия? И в медсанбат обратно надо отправить, — подтвердил комдив.

— Вот тут-то я и в затруднении, — сказал Шаронов. — Беседовал с ним, а он чуть не в слезы, просит по силам ему дело дать.

— Ну какое ему дело придумаешь, если рука и нога у человека ранены? И с палкой еле передвигается. Ты чего чудишь, товарищ Шаронов?

— Рука-то рука, но левая, а он ведь журналист отличнейший. И нога тому не помеха. Редактор нашей дивизионной убит при бомбежке. Вот и давай, Михаил Алексеевич, Ларионова назначим. Уверен, он нам такую газету сделает. Ходить ему не придется — машина есть. И ему по ранению польза, и дело ответственное в надежные руки поручим.

— Ладно, уговорил! Назначай. Пусть Стрельцов приказ отдает по дивизии.

Вечерело. Из-за Дона вместе с дымом и пылью надвигались сумерки. А степь по-прежнему гремела, гудела и корчилась от беспрерывного движения. Заполнились людьми, обозами, машинами донские дороги. Шаронов застал полк Коломыченко на привале, но никто не отозвался на предложение комиссара поднять дух бойцов песней, развеселить их шуткой. Выступил один Еж.