Геннадий Гончаренко - Годы испытаний. Книга 1. Честь

Ляна недоверчиво глянула в глаза. «Что-то крутит парень». Впервые она почувствовала ревность. А что, если Евгений любил кого-то до нее, а может, и сейчас еще не все кончено? (Ляне сказали, что Жигуленко был на перевязке без нее, но кто ему делал, она тогда не придала этому значения.) «Надо узнать…»

— Ляна, вы о чем задумались?

Она пристально поглядела ему в глаза, недоверчиво улыбнулась.

— Мне надо торопиться.

— Приходите завтра… Сюда же…

— Хорошо.

И она торопливо зашагала прочь. Евгений провожал ее тревожным взглядом. «Будь что будет. Если любит, не уйдет, о чем бы ей ни рассказала Наташа. Завтра вечером все будет ясно».

…В медсанбате Ляну встретила рассерженная Наташа.

— И как не стыдно? Вечером раненых привезли, все с ног сбились, а ты разгуливаешь?

— А тебе какое дело? Подумаешь мне, командирша.

— Совесть надо иметь, — бросила Наташа и выскочила из землянки.

Лицо Ляны будто кто опалил огнем. От негодования спазма перехватила горло.

«Так вот она какая штучка? Прав был Евгений. От такой надо подальше. А я-то, доверчивая дура, думала с ней по душам поговорить. Все же надо узнать у Евгения, кто ему делал перевязку».

Чепрак вызвал к себе Жигуленко для получения новой задачи подвижному отряду. В это время позвонил сам Русачев, чего он никогда до этого не делал, и приказал срочно направить к нему Жигуленко.

— Иди, тебя срочно вызывает комдив. Чего это ты там натворил?

Как только Жигуленко вошел, полковник Русачев встал и, слегка пошатываясь, пошел навстречу; лицо бледное, губы дрожат. Жигуленко даже струсил.

— Ты что ж, подлец, позоришь мою дочь?! — сказал комдив свистящим шепотом, сжимая кулаки и потрясая ими перед лицом Евгения.

«Это уже действия Наташи. Неужели я потеряю Ляну?» — мелькнула мысль.

Но Русачев вдруг в последнюю минуту переломил себя и подал ему письмо жены. Жигуленко прочел и узнал, что Рита беременна. Марина Саввишна удивлялась, почему зять не пишет дочери. Жигуленко запомнились ее слова: «Риточка за эти дни очень исхудала. И как посмотрит на портрет Жени — плачет».

Пока Жигуленко обдумывал письмо, Русачев сидел, подперев голову руками, суровый и хмурый.

Евгению стало жаль Риту. Настоящей любви к ней он не питал. А вот теперь скоро станет отцом ее ребенка. Можно, конечно, написать Рите и сказать Русачеву, что он не признает ее своей женой и любит другую. Но он понимал: сейчас делать такой шаг опасно. Зачем обострять отношения? Идет война, и никто не знает, что ждет всех впереди…

Жигуленко положил письмо перед Русачевым.

— У меня не было адреса… Я обязательно напишу Рите…

Русачев поднял голову, посмотрел недоверчиво. Постепенно взгляд его смягчался.

— В Уфе они… Саввишна в госпитале работает… А Рита, — он развел руками, — дома хозяйничает. Адрес возьми у адъютанта. Ты не обижайся на меня. Погорячился я тогда. Сам видишь, нелегко мне… — И вдруг перевел разговор на служебный: — Чем это ты понравился Канашову?

— Не знаю, товарищ полковник, — кокетливо, улыбнулся Евгений.

— Говорят, ты там страх на немцев наводишь своим подвижным отрядом? А ведь я мало верил в это дело. С комиссаром моим, знаешь, как спорили… Оставил Канашову несколько машин. Думаю, пусть забавляются. Ты бы хоть когда-нибудь заглядывал по старой дружбе.

— Зайду, товарищ полковник.

Жигуленко заметно торопился, поглядывая на часы.

— Разрешите идти, товарищ полковник?

— Иди, иди!

И уже когда Жигуленко выходил из землянки, сказал вслед:

— Ты, Евгений, гляди, зря в пекло голову не суй.

…Вернувшегося в полк с задания Жигуленко ожидало много новостей. По настоянию командира полка (об этом Жигуленко узнал от Чепрака) ему было присвоено очередное воинское звание — старшего лейтенанта. Приказом комдива он назначался командиром роты разведки дивизии. Жигуленко подумал: «Хочет, чтобы был у него на глазах».

Уходить от Канашова не хотелось. Он понимал: в полку в полную меру могут проявиться его способности. Ему были по душе дерзкие действия подвижного отряда и то внимание, которым его окружали. Канашов представил его к награде, и Жигуленко чувствовал — скоро он может получить должность командира батальона. Но Русачев был непреклонен.

Жигуленко намеревался поговорить по душам с Канашовым, но, встретив его осуждающий взгляд, не решился говорить откровенно и только доложил об отъезде в дивизию.

— Зря согласились пойти в дивизию, — сказал ему командир полка и добавил: — Ну, если у вас призвание разведчика — желаю успеха!

— Товарищ подполковник, но меня никто не спрашивал. Назначили…

— Теперь говорить об этом поздно. Приказ надо выполнять.

Жигуленко в дивизии ожидала неприятная новость. Командир медико-санитарного батальона дивизии хорошо знал вспыльчивый характер Русачева. И как только ему стало известно, что Жигуленко возвращается в дивизию, он в тот же день направил Таланову в полк Канашова, чтобы разъединить ее с Жигуленко.

Последние дни и ночи Миронов совсем не отдыхал. Не успели закончить оборудование позиций на передовой, как взвод перебросили на новый участок. Миронов спотыкался от усталости, но когда Правдюк предложил ему поспать хоть немного, наотрез отказался и, лишь закончив работу, прислонился к толстому дереву и внезапно задремал.

Бойцы разглядывали с любопытством лейтенанта. Первое время у Миронова было серьезное, начальственное лицо с жесткими, знакомыми всем складочками, разбегавшимися ото рта. Но по мере того как сон овладевал лейтенантом, лицо его прояснялось, будто светлело хмурое, осеннее небо, когда ветер рассеивал плотный войлок туч. Узкое угловатое лицо Миронова с бронзовой кожей и припухшими губами было по-юношески свежим.

Пришла во взвод Таланова, — она разыскивала Дуброва, — и залюбовалась спящим лейтенантом. Бойцы хотели его разбудить, но она запротестовала:

— Пусть отдохнет… Все равно всех дел не переделаешь.

Прибежал связной от Дуброва с приказанием немедленно выступать. Миронова никто не будил, он сам вздрогнул и проснулся. Увидев перед собой улыбающегося санинструктора, лейтенант растерялся и даже не поздоровался с нею.

Еж перехватил его смущенный взгляд, оценивающе осмотрел Ляну и пришел к выводу, что лейтенант и санинструктор — хорошая пара.

Бойцы, докуривая, надевали скатки и, разбирая из козел винтовки, весело переговаривались.

— Больных направьте в санроту, товарищ сержант, — приказал Миронов Правдюку, — а остальных постройте и ведите. Да оставьте одного бойца проверить, все ли забрали.

— Есть, — ответил Правдюк и, поискав глазами, распорядился: — Боец Еж, останьтесь для проверки.