Владимир Воробьёв - Я не придумал ничего [Рассказы для детей и взрослых]

А когда мы возвращались по мосту, я остановил извозчика. Слез и заглянул в щель между досок. Внизу тихими кругами ходила вода. В солнечных отсветах плавала золотистая солома. «Наверное, он сейчас тут, мой карасик», — подумал я.

А ведь так, наверное, и было.

перешел в третий класс. У меня длинные брюки, а не штанишки до колен. И никаких чулок с резинками. Мужчина!

А кто не верит, можем стукнуться.

Вот никак не могу вспомнить, из-за чего мы то и дело «стукались». Если не на перемене; то после уроков, но кто-нибудь с кем-нибудь непременно дрался.

Еще когда я только в первый класс начал ходить, ко мне подскочил какой-то мальчишка.

— Стукнемся? — крикнул он.

Я кивнул.

Он бросил на землю свой портфельчик. Я тоже. Вокруг нас уже собрались ребята. Мальчишка налетел и стукнул меня грязным кулаком по носу. Из носу пошла кровь, а я, дурак, и зареви. Даже руками себя за горло схватил, так расстроился. И сразу стал всем смешон и противен. И самому себе тоже. Домой шел один и все думал: почему я мальчишку стукнуть забыл? До сих пор себе простить не могу. И до сих пор стыжусь: чего это я заревел тогда?

Мы стукались на улице, во дворе, в классе возле доски, если к спеху было. Только не знаю, для чего это все делалось. Глупость-то какая! Ну, если я сильней другого, то надо его бить? Чтоб кровь из носу?

Другое дело, если ты жених…

Училась такая девочка в нашем классе — Людмила Адмиральская. Девочка как девочка — прилежная, умненькая. Коротко стриженная, с челкой. Сидела она позади меня.

Вот как-то раз Семка Акопов изловчился и столкнул нас лбами. У Милы был прохладный твердый лоб, весь в золотистых веснушках.

— Жених и невеста! Тили-тили-тесто! — заорал Семка ни с того ни с сего.

А класс дружно подхватил, и, пока не вошла Елена Ивановна, все радостно вопили:

— Жених и невеста! Жених и невеста! Тили-тили-тесто!

Пришлось на перемене с Акоповым Семкой стукнуться. И после, до самого четвертого класса, чуть не каждый день я стукался со всеми желающими — стоило только кому-либо сказать «жених и невеста» или только «тили-тили-тесто».

Их оказалось много, желающих, а я, маленький дуралей, и не догадывался, что все они, желающие, старше или сильнее меня. Но самая-то глупость была в том, что я признал себя женихом.

Каждый день после уроков, если я ни с кем не стукался, то провожал Милу домой. Просто плелся позади, пока «невеста» не скрывалась за высокой зеленой калиткой своего дома.

Потом Людмила Адмиральская стала принимать меры. Она выпускала из калитки огромного цепного пса.

А тот, не зная, что ему делать на свободе, иногда убегал к своим собакам, иногда… гнался за мной.

Дома за обедом я обычно все рассказывал. Про отметки, про новости в школе и про то, с кем и с каким успехом стукался. И про то, как сегодня проводил Милу Адмиральскую, про собаку тоже… Мама недовольно качала головой, опускала глаза. Отец одобрительно улыбался в усы, и никак я не мог понять, отчего все время давится и кашляет мой старший брат. У него багровело лицо, слезы выступали на глазах. А это он, оказывается, давился от смеха, но смеяться надо мной ему было строго-настрого запрещено. Отец и мать надо мной не смеялись.

И я теперь тоже никогда ни над кем не смеюсь.

А кто не верит, можем стукнуться!

огда я был маленьким и учился еще в первом классе, я стал вести дневник. Нет, это совсем не такой дневник, какой есть сейчас у каждого школьника. Не уроки и отметки записывались туда.

Это была толстая тетрадь, в которой вечером полагалось написать про то, как прожит день: что видел, с кем играл и во что, куда ходил, какую книгу читал. Написать хотя бы три строчки. А если хочется, то и целую страницу. И еще нарисовать внизу.

Я бы такое сам не придумал. Это я собезьянничал у Шуры и Юры Лавровских, больших соседских мальчиков. Шура учился в шестом, Юра — в восьмом классе.

Они мне сказали:

— Великие путешественники всегда вели дневник. Описывали горы и реки, все приключения. Встречи с дикарями и про погоду тоже…

Правда, Юра с Шурой не сказали мне, что им вести дневник строго-настрого приказал отец.

Помню, я его немного побаивался. Он властно сверкал очками, неприступно сиял начищенными сапогами, а главное — никогда мне не улыбался, не трепал за волосы, не вступал в шутливый разговор, как другие. Спокойно шел, и мне казалось: не уступи ему дорогу — перешагнет, как через собачонку. А я и правда был кудрявым, смахивал на пуделя.

Александр Петрович ни в чем не терпел беспорядка. Так, однажды он привез большой тяжелый шкаф. Приставил его к стене, тщательно вытер внутри и снаружи тряпкой с постным маслом. Сам разложил на полках вещи и книги сыновей и твердо сказал:

— Чтобы все лежало так. На этом самом месте. И чтобы ни пылинки! Как на корабле.

И честное слово, в этом блестевшем шкафу много лет все всегда лежало на своем месте и не было в нем ни пылинки. Я сам видел, как отец Шуры и Юры белым носовым платком проверял его чистоту внутри и снаружи.

Итак, в подражание Шуре, Юре и всем великим путешественникам, я решил вести дневник. Горы видны из окна, речка тоже не так далеко. Вот только где взять дикарей? И толстой тетради у меня не было. Мне еще не разрешалось писать в тетрадях в одну линейку, и даже в две линейки. В то время, пятьдесят лет тому назад, первоклашки писали в тетрадях, разлинованных в косую клетку.

Тогда я взял несколько тонких своих тетрадей и сшил их вместе. Вот и все. И даже твердую обложку сделал из картона, оклеенного цветной бумагой.

На первой странице я нарисовал земной шар. Над ним и внизу большими печатными буквами написал: «Мой дневник». Немедленно буквы и шар раскрасил красками повеселее и схватил ручку… Задумался. О чем? И вдруг почему-то, так само получилось, я написал: «Проснувшись, я пошел в сад и с товарищами в лес пошел за грибами».

Да никуда я не ходил! Леса и близко не было. Грибов совсем в тех местах не водится. Вот тебе и великий путешественник. Сочинил все. Вруша.

Внизу нарисовал большой гриб, почему-то в портретной рамке. Справа и слева от гриба — по три одинаковых дерева. Две одинаковые дороги уходят вдаль. Позади горы — островерхие, одинаковые, как зубья пилы. Таких лесов, гор и дорог не бывает, и грибов в рамках… Нелепый рисунок.

Однако позже я понял: не умеешь — не бойся, делай. Пусть неправильно получится, зато теперь ты знаешь, как не надо делать, и считай, что наполовину уже научился.

И правда, дело у меня пошло лучше. Я описывал, как прошло классное собрание. Кого выбрали в класс-ком, кого в санкомиссию. Что мастерил сегодня. Чаще всего я делал модели аэропланов. Так тогда назывались самолеты.