Владимир Степаненко - Майские ласточки

Иногда отрывал тяжелую седую голову от стола и ужасался: цифры пугали его длинными рядами. Казалось, им нет конца, добавлялись все новые и новые сотни тонн веса.

Несколько лет назад он не смел бы даже думать о таком решении, а сейчас сел за расчеты для дерзкого эксперимента. Он не хуже начальника управления гражданской авиации Ивана Тихоновича Очередько знал, сколько находилось на аэродромах самолетов и вертолетов. Парк машин пополнился, появились вертолеты Ми-8 и «Антеи». Но все равно ему нужна поддержка Ивана Тихоновича. Они вдвоем должны все пересчитать, прежде чем выходить с предложением в Министерство геологии, а потом в Совет Министров.

И он почувствовал, что окончательно заболел новой экспедицией, начал ее считать главным делом жизни.

Так случилось и в это раннее утро. Дед исписывал один лист за другим огромными цифрами, пока не заныла рука. Встал из-за стола. Отдернув шторы, увидел, что за темными окнами кабинета посветлело. Прошел снег. Мохнатые шапки поднялись на деревьях и штакетнике сквера. А снег, по наблюдению опытного охотника, обещал ослабление мороза. Сорвал листок отрывного календаря и долго держал. Март — месяц Большого обмана. С ненецким календарем его познакомил Иван Тихонович. «В самом деле, март — месяц Большого обмана, — подумал он. — Но это же первый месяц весны. В Узбекистане сажают хлопок, в Молдавии подвязывают виноградные лозы, на Украине сеют пшеницу. А в Сибири март — еще зимний месяц с постоянными морозами и вьюгами».

Дед вспомнил о Средней Азии, Молдавии и Украине не случайно. Там ему приходилось работать. Отходя от воспоминаний, посмотрел на часы. Осталось три минуты до начала приема. Не заглядывая в листок с записями, представил: первым пойдет к нему Иван Тихонович. Начальник управления авиации Очередько никогда не опаздывал.

Маленькая черная стрелка часов вздрогнула и подошла к восьмерке. Бесшумно открылась высокая дубовая дверь. Вошла секретарша и значительно сказала:

— Иван Тихонович Очередько!

Дед с нетерпеливым интересом посмотрел на дверь: понял, что совсем не готов к предстоящему разговору и колонки цифр, которые он знал наизусть, ошеломят Очередько. А вдруг он поднимет его идею на смех и скажет: «Юрий Георгиевич, вы недавно читали роман Жюля Верна. Ваш план — фантазия».

Он готов был вернуть секретаршу и сказать, что его нет, но в дверях уже стоял Иван Тихонович Очередько.

Начальник управления гражданской авиации почти не изменился. Как и в первый день их знакомства десять или пятнадцать лет назад, оставался таким же стройным, высоким. Темно-синий форменный костюм старательно отглажен, белая рубашка с черным галстуком поражала белизной. «Жаль не удается женить Ивана, — подумал про себя Дед. — Сам рубашки стирает и брюки гладит».

— Здравствуй, гвардеец! — подобрев лицом, глухим басом сказал Дед. — Спасибо, что не заставил ждать, — внимательно приглядывался к бывшему летчику, не выпуская из своей руки крепкой ладони. — Цыганки по линиям руки угадывают состояние человека. А для меня зеркалом служит его лицо. Посмотрел на тебя и понял: здоров, шел пешком, мороз нажег щеки. Выглядишь хорошо и не стареешь. А вот когда ты, наконец, женишься, не могу понять? Годы идут, Иван!

— Идут годы, не удержать. А выгляжу так потому, что снег сейчас валит. Решил прогуляться. Пороша хорошая выпала!

— Снег я тоже люблю. Из окна вижу, знатная пороша, — Дед подмигнул Ивану Тихоновичу, с которым не один раз травили зайцев. — Впрочем, пороша — для охотников, а для вас, авиаторов, снег подбрасывает лишнюю работу. Проклинаешь снег, признайся Иван?

— Действительно, снег большой радости не сулит. Юрий Георгиевич, когда выйдете на пенсию, возьму вас начальником аэродромной службы. Всю нашу работу знаете.

— Уволь, брат. Когда выйду на пенсию, неизвестно. Да нужно ли выходить? Умру дома с тоски. А ты сам не зайдешь, не поинтересуешься, как я живу. Звать тебя приходится. Барином стал.

Иван Тихонович терпеливо ждал, зная, что после недолгого вступления Дед скажет, зачем пригласил. Присматривался к знакомому кабинету, отмечая про себя, что перемены никакой не произошло и все известные ему вещи на своих местах. Дед начал сдавать, но виду не показывал, по-прежнему держался крепко.

Познакомились они под Березовом. Иван Тихонович летал тогда на Ми-4. Доставлял на буровые продукты, «мелочевку». По просьбе «папы Юры» на своем вертолете, нарушая все инструкции, доставил трос для лебедки на буровую. Его поступок равнялся подвигу, его оценили буровики и главный геолог экспедиции. Но командир отряда объявил выговор и отстранил от полетов.

О полете стало известно генеральному конструктору вертолетов и Миль прислал телеграмму: «Приглашаю ко мне испытателем…»

— А ведь я тебя, Иван, по делу вызвал, — Дед торопливо пересек кабинет, словно боялся встретиться глазами с Очередько. — Решил подкинуть настоящую работу. Намарал я тут кое-что, — торопливо, по-молодому подошел к столу, сгреб разбросанные листы бумаги и протянул, как букет цветов. — Познакомься с цифрами.

— Нужен переводчик. Что означает «бур»?

— Не хитри. Ты, Иван, понимаешь не хуже меня все эти сокращения и на буровые вышки нагляделся. Разберешься без переводчика.

— Действительно, переводчик не нужен. — Иван Тихонович присел к столу. Сосредоточенно начал вчитываться в колонку цифр. Время от времени озабоченно хмурил брови, забывшись, дергал мочку правого уха.

— Кусаются циферки? — обретя спокойствие, уже без страха спрашивал Дед, прохаживаясь по кабинету. Мягкий ковер скрадывал шаги, как трава в тундре. — Почему не спрашиваешь, куда придется возить?

Иван Тихонович поймал настороженный взгляд начальника управления. В них цыганская синева белков, быстрый и дерзкий взгляд.

Дед напряженно ждал ответа.

«Неугомонный Дед», — подумал Очередько, захваченный громадными цифрами, которые не мог сразу все осмыслить и старался делить их на грузоподъемность самолетов и вертолетов. Смутно мелькнула догадка о новой экспедиции и тут же пропала. И вдруг наступило прозрение. Вспомнил облет севера Ямала и просительный шепот Деда: «Ниже прижмись к земле, ниже. Мне надо все разглядеть получше!» Неужели Дед задумал выбросить экспедицию на берег Карского моря? Нет, это не фантазия.

— В дорогу собираешься, Юрий Георгиевич, а пороша — для отвода глаз. Охотиться тебе некогда. Понимаю. Пожалуй, покажу точку на карте, куда придется возить железки!

— Догадался?

— Пришлось, — Иван Тихонович сделал широкий шаг к карте и показал на север Ямала, уходящий тупым клином в море, куда перед его приходом так сосредоточенно и напряженно смотрел сам Дед.

— Волнует Харасавэй! — удовлетворенно усмехнулся главный геолог, проникаясь еще большим уважением к сообразительности Очередько. — Пора выбрасывать десант.