Тамаз Чиладзе - Дворец Посейдона. Сборник

«Что это? Зачем я все это притащил? Что люди подумают? Стыд-то какой!» Спиноза не помнил названия ни одной травки, ни одного цветка.

— Ты что делаешь? — завопил парикмахер.

Но Спиноза не одарил его вниманием, он вытряхнул как следует жилет и рубашку, оделся и встал.

— Денег у меня нет, — сказал он.

— Ничего, останется за тобой, — ответил парикмахер. — Только вот намусорил ты у нас.

— Дайте веник, — сказал Спиноза.

— Нет, нет, мы сами подметем, — дружно возразили оба, как видно, напуганные изменившимся лицом и голосом Спинозы.

Спиноза вышел из парикмахерской и пошел по улице.

Через некоторое время в парикмахерскую, откуда не доносилось ни звука, заглянул один из зевак: разинув рты, парикмахеры таращились друг на друга, а пол был завален травой и листьями.

— В чем дело? — осведомился любопытный. — Вы Спинозу остригли или ботанический сад?

Войдя во двор, Спиноза остановился. Писатель стоял на веранде. Его, конечно, изумило преображение Спинозы, но виду он не подал.

— Поднимайся, Бондо, что стоишь?

— Я вам очень благодарен, — отозвался Спиноза.

— За что же?

— За то, что вы приютили меня…

— Да брось…

— Жизнь кончена…

— Что ты говоришь, Бондо! Ты свихнулся, что ли?! — рассердился писатель.

— Кончена жизнь.

Писатель хотел возразить, но не успел — Спиноза повернулся и ушел. Писатель долго стоял на веранде, потом вошел в комнату и сел за стол. «Какая муха его укусила? — думал он. — Мне казалось, со мной другой человек разговаривает. Другой человек! Может, за ум взялся? За ум, говоришь, взялся? А зачем тогда ружье? Как бы не натворил он беды!»

Разумная речь Спинозы насторожила писателя. Глупость и безумие беззубы, а ум кусается. И не так, как собака, которую отгонишь хворостиной, а как неусыпная совесть. Не натворил бы он беды!

Писатель заметил, что рука его лежит на телефонной трубке. Несколько часов он просидел, почти не двигаясь и не снимая руки с аппарата. И только потом, когда он уже переговорил с начальником милиции, когда положил трубку на рычаг, когда откинулся в кресле и устремил глаза в потолок, почувствовал, что плачет…

— Вот тебе и слеза Диогена! — проговорил он вслух.

Спиноза долго бродил по городу и не заметил, как стемнело. Потом он увидел сполохи огня и пошел туда, где алел пожар. Горел «Родник надежды», там собрались все жители города. Спиноза пробился сквозь толпу и добрался до лестницы.

— Ты-то куда лезешь, чокнутый! — крикнули из толпы.

Спиноза молча повернул назад.

После долгих блужданий он очутился на берегу. Схватил за ствол ружье и бросил его в море. Потом растянулся среди перевернутых вверх дном лодок и тотчас уснул.

И вот какой сон ему приснился.

На парковой танцплощадке стоял космический корабль. Он был похож на огромный волчок, и его блестящая поверхность отражала свет фонарей. Вдруг в корабле образовалось отверстие, оттуда выступила лестница, и по ней кто-то спустился вниз. Коснувшись ногами земли, пришелец легко подпрыгнул и пошел по аллее. Он был тщедушный и приземистый, глаза у него были круглые, вылезающие из орбит. Он не шел, а скакал, как кузнечик, едва касаясь земли носками.

Тут появился и Спиноза.

— Где ты пропал?! — кинулся ему навстречу пришелец. — Мы тебя ждем не дождемся.

— А мы, правда, полетим? — сказал Спиноза.

— Ты настоящий Фома Неверующий, — упрекнул пришелец, — давай быстрее, а то уже рассвело.

Они вскарабкались по лестнице, подняли ее за собой, дверь закрылась, и корабль медленно двинулся, бесшумно набирая высоту. Поравнявшись с верхушками кипарисов, он, рассыпая искры, скрылся из глаз.

— Вставай, приехали! — Кто-то пнул Спинозу ногой.

Он открыл глаза, но не сразу пришел в себя. Потом тот, кто разбудил его, чиркнул спичкой и закурил. По очкам Спиноза узнал заместителя начальника милиции.

Вечером в ресторане собралась уйма народу. Кроме туристов и постоянных клиентов из местного населения, здесь была вся труппа лилипутов, цирк давал банкет в честь окончания гастролей. Духу солидно прохаживался между столиками, заложив руки за спину. Он себя чувствовал героем — ведь это он нашел ребенка! — и вел себя соответственно. Если раньше он не отказывался пропустить с клиентами стаканчик-другой, то теперь вежливо отклонял многочисленные приглашения. Духу увлекся своей новой ролью и держался так, словно вся публика собралась исключительно ради него, Несколько раз он подходил к оркестрантам:

— Веко не приходил? — спрашивал.

— Не появлялся, — отвечали ему.

— Поглядите только на этого шалопая, — с улыбкой покачивал головой Духу.

Доброе дело, пусть даже совершенное невольно, настраивает человека на миролюбивый лад и направляет его к новым благодеяниям.

«Куда подевался мальчишка?» — думал встревоженный Духу. И эта тревога, прежде не ведомая ему, приятно щекотала нервы. Главное, он сам себе ужасно нравился.

Играл оркестр.

Пела Лили.

Неожиданно Лили увидела свою мать.

Сначала почувствовала чей-то упорный взгляд» оглянулась и встретилась с горящими глазами четырнадцати-или пятнадцатилетнего подростка.

«Молодец» Ромео!» — подумала Лили и тут увидела свою мать, которая сидела за тем же столиком, рядом с подростком. Кроме них, за столом сидел седой, представительный мужчина и длинноволосый мальчик, совсем ребенок.

Мать разрезала мясо на своей тарелке и что-то говорила. Она скорее походила на старшую сестру этих ребят, чем на мачеху. Мужчина встал из-за стола и что-то сказал. Мальчик радостно захлопал в ладоши. Мужчина вышел из ресторана. Лили видела в окно, как он подошел к легковой машине, открыл дверцу, достал из машины какой-то пакет. Потом снова запер дверцу ключом и направился к ресторану. Остановился, словно что-то забыл, вернулся к машине, подергал дверцу, проверяя, закрыта ли она, пнул переднее колесо погон, нагнулся, заглянул под машину и снова направился к ресторану. Подойдя к столику, он достал из пакета инжир и аккуратно выложил на тарелку. Выкладывал осторожно, как только что вылупившихся цыплят. Жена улыбнулась ему и поправила рукой прическу. Мужчина разгладил пакет, сложил его и спрятал в карман пиджака. Старший мальчик опять посмотрел на Лили, и вслед за ним повернулась к ней мать. Глаза у нее расширились, улыбка застыла на лице. Они смотрели друг на друга, пока Лили не кончила песню. Потом Лили спустилась с эстрады и пошла к выходу. Она чувствовала, что мать смотрит ей вслед.

Лили давно ее не видела, но не разволновалась. Минутную радость загасил гнев: ишь как сладко воркует! Спустя столько времени увидеть свою мать беспечной и смеющейся было неожиданностью. Мысленно она все время слышала рыдающий голос матери: «Прости меня, прости!» И представьте себе, несчастную, измученную угрызениями совести мать она жалела. А эта женщина, в которой не было и следа грусти и раскаяния, которая уверенными спокойными движениями распределяла мясо и фрукты, была чужой.