Вячеслав Марченко - Место встречи

— Командир тоже таскал снаряды наравне со всеми.

— Между прочим, к командиру вызвали врача. — Комдив Кожемякин едва приметно — одними уголками губ — улыбнулся. — И потом: что дозволено Юпитеру, то не дозволено быку. Вопросы есть?

Вопросов не последовало. Самогорнов отвел Веригина в сторону, спросил:

— Предложения есть?

— А у тебя?

— Есть. Сейчас объявим общий перекур, а потом скооперируем усилия: загрузим сперва твой погреб, потом мой. Отпускать на обед будем по два бачка с башни. Стимул — великая вещь в наше время. Годится?

— Годится.

— Объявляй перекур и не багровей. Все-таки в носовой группе старший я, — смеясь, сказал Самогорнов. — К тому же без пяти минут комдив.

— Будет тебе, — без обиды заметил Веригин, принявший первенство Самогорнова, еще после стрельб поняв, наконец, что Самогорнов уже постиг то, что ему-то, Веригину, еще предстояло постигнуть. Он сложил рупором ладони и гаркнул: — Первая и вторая башни — общий перекур! Всем собраться в помещении носовых шпилей.

…К ужину со снарядными погребами управились. Баржи, освободившись от бремени, неожиданно оказались вровень с бортами крейсера, и маленький паровой буксиришко, азартно дымя длинной тонкой трубой, играючи повел их за собой в сторону артиллерийского причала. Выставили дозор, спустили сигнал: «Принимаю боезапас», скатили палубу, и крейсер принял будничный вид.

За ужином, в окружении крахмальных салфеток и грубоватого, но девственно-чистого фарфора, Веригин почувствовал, что устал безмерно: плечи саднило, словно с них содрали кожу, низ живота стал тяжелым, руки сделались как у тряпичной куклы, он с трудом держал ложку и почти не слышал, о чем говорили за столом. Голоса, лица прыгали, все сливалось в сплошной туман, в котором изредка проглядывали какие-то очертания, и тотчас снова стушевывались.

— Что с тобой? — спросил Самогорнов.

— Устал дьявольски.

— Ну, устал… А как же на берег пойдешь?

— Я Медовикова отпустил.

— А я тебя отпускаю.

— Мне с часу ночи на вахту.

— Черт с тобой, отстою и на этот раз за тебя, а ты иди, плодись и размножайся. Иди, — скучно и словно бы растерянно повторил Самогорнов. — Мне-то все равно деваться некуда. Пассию мою вчера видели с Першиным.

— И ты не потребовал сатисфакции? — изумился и оскорбился за Самогорнова Веригин.

— Нет, братец, не потребовал. И не потребую. Требуют только тогда, когда что-то настоящее, а если это не настоящее, то и сатисфакция будет не настоящей, так, что-то вроде петушиного боя.

— Какой же он все-таки…

— И опять ты ошибаешься, братец. Он не какой-то, он ворон, который издали чует падаль, а ворон — птица вещая, к тому же необходимая, как, скажем, ассенизатор в городском муравейнике.

Веригин уткнулся в тарелку, поковырялся вилкой, но есть не стал, поднял голову.

— Ты прости меня, что я одно время плохо о тебе думал. Теперь-то я понимаю, что без тебя мне пришлось бы туго.

— Пользуйся, братец, и не спеши первого встречного съездить по сусалам. Занятие это пустое, а порой и вредное. В спешке ненароком праведника с грешником спутаешь.

И странное случилось с Веригиным, сидел, словно опущенный в воду, и ничего уже не хотелось и не желалось, даже как будто тихо радовался, что на берег идти не его очередь, тем самым мысленно и унижался, и оправдывался перед Варькой, дескать, что поделаешь, служба, она такая, поперек нее не попрешь, но все обернулось по-другому, и желание появилось, и плечи уже не саднили — да черт с ними, с плечами, были бы кости, а мясо с кожей нарастут! — и туман рассеялся, и сладко-сладко так екнуло и замерло сердце от одной только мысли, что снова будет ночь и будет Варька. Ах, да что там говорить!..

— Прошу разрешения, товарищ капитан второго ранга, — обратился он к старпому Пологову.

Пологов понимающе посмотрел на него и… не кивнул, нет, а как-то величественно склонил и поднял голову, дав «добро», и по-хозяйски предупредил:

— Завтра загружаем пороховые с семи ноль-ноль. Прошу всех артиллерийских офицеров это иметь в виду. — Многозначительно помолчал: — И не только артиллерийских.

— Помилуй, — возразил стармех, — мои-то тут при чем?

— Сие от меня не зависит, — и Пологов выразительно ткнул пальцем в подволок, где в роскошной своей каюте в одиночестве маялся радикулитом командир крейсера, которому корабельный врач прописал постельный режим, и троекратно проклинал свою запоздалую прыть.

— А… Ну тогда что ж… — смешался стармех. Ему не хотелось ставить себя в зависимость от прихотей верхней команды, а и со старпомом попусту спорить было не с руки. — Тогда, значит, так и есть.

— Выходит, завтра бережок команде не светит? — спросил командир минно-торпедной боевой части, пуски торпед которому и постановка учебных мин планировались на более позднюю пору, и он таким образом чувствовал себя, что называется, человеком не при деле.

— Все зависит от того, как управимся с боезапасом, Тем не менее списки на увольнение советую подать загодя. Веригин, вы свободны, — старпом Пологов еще раз кивнул Веригину, который замешкался за столом. — Как, впрочем, и все остальные, у кого есть дела.

Официальная часть ужина закончилась, и наступил час неторопливой дружеской беседы за стаканом чаю, когда и о делах можно поговорить как бы между прочим, невзирая на должности и звания, и помянуть добрым словом былых товарищей, о которых, выражаясь словами горькой песни, «не скажут ни камень, ни крест, где легли», и, само собой, поговорить о политике.

— День сегодня выдался какой-то колготной, — посетовал старпом Пологов, когда Веригин, а за ним и еще пять-шесть офицеров вышли из застолья, и в кают-компании опять все примолкли. — Даже газету в руках не держал. Что хоть там пишут? — обратился он к замполиту Иконникову.

Иконников приготовился говорить, прокашлялся, посуровел, но, видимо, поняв, что малость переборщил, махнул рукой.

— Пишут и так, пишут и этак, а в общем и целом мир тревожится. Неспокойно живет мир. Хоть и велено орудия держать в чехлах, а порох-то все равно должен быть сухим.

— Тем и живем… — сказал стармех.

— Похоже, что все-таки нас передадут в состав Северного флота, — подумал вслух старпом. — Иначе откуда бы у артиллерийского управления такая щедрость. Бывало, снаряда не выпросишь, а теперь стреляй — не хочу, и щит в любой момент, и корабль-цель.

— Неужто на корабль-цель расщедрились?

— Как говорят дипломаты, на высшем уровне. А тут еще любопытная бумаженция пришла из кадров: списать не отвечающих требованиям боевой подготовки матросов и старшин в экипаж и подавать сведенья на полную доукомплектацию.

— Бумага серьезная, — сказал Иконников. — Кадры бумажками не балуются. Все сходится.