Вячеслав Марченко - Место встречи

Мичмана гаркнули «ура!» и ловко, как будто сговорившись заранее, рванули Волховскую застольную:

Пели они строго, видимо, не впервые, потому что каждый голос знал свое место, не забегал вперед и не тянулся за другими.

Веригина прошибла невольная слеза, он потянулся к стакану, но Медовиков легонько придержал его за локоть:

— Не пей, Андрей Степаныч, у тебя гольный спирт. С непривычки сойдешь с катушек. Дай-ка я плесну тебе чего-либо полегче.

Веригин опешил — гляди-ка, спирт, — но виду не подал, молодецки крякнул — была не была, повидалася! — но тут встряла Варька:

— Не пил бы ты, Андрюша.

— Да что я вам, — возмутился Веригин, — на свадьбе да не выпить!

— Андрей, — сказала Варька, и Веригин как-то не к месту подумал: дескать, вот был он человек как человек, что хотел, то и делал, а теперь извольте-ка подчиняться; можно бы, конечно, и не подчиниться, но как не подчинишься, если на них уже обратили внимание, и он покорно, хотя и бунтуя против своей же покорности, отставил стакан в сторону, принял из рук Медовикова другой, осушил его одним махом, поднялся и начал дирижировать песней. И когда мичмана допели и, довольные собой, помолчали, всплыл над столом дребезжащий тенорок старушенции, теперь уже законной и основательной тещи Медовикова, как думалось в дружном застолье и как вовсе не думал Медовиков. «Это еще бабушка надвое сказала, — все еще хорохорился он, впрочем уже сильно сомневаясь в своей правоте: в подвенечном наряде Наталья была на диво хороша, печально-ласковая и смущенно-испуганная, и Медовикову льстило, что все в ней ладно, но он же мысленно и поучал ее: «А ты потерпи, не терпела раньше, так теперь потерпи. Может, оно и к делу». А меж тем старушенция разливалась соловьем залетным:

Мичмана подхватили и эту песню, и Веригин опять начал дирижировать, подпевая:

— Андрей, — в другой раз сказала Варька, и Веригин словно споткнулся, сел и ошалело посмотрел на Варьку. — Ты же отец-командир!

— Давай поцелуемся.

— Чудной ты пьяненький. Свадьба-то ведь не наша!

— Это верно, — трезво согласился Веригин. — Ну и что, «не наша»? — опять хмелея, спросил он. — Не наша, так будет наша, — и привлек к себе Варьку, сочно поцеловал ее в губы, почувствовав, что она не противится.

В застолье обрадовались, закричали на разные голоса: «Горько!», и все смешалось, потому что одни кричали Веригину с Варькой, другие Медовикову и его суженой, и когда шум и разговоры поутихли, ответную речь стал держать Медовиков:

— Ты говорил, Андрей Степаныч, что пошел бы со мной на минное поле. Спасибо тебе на этом, потому что выше этих слов у нас нет и не может быть. Кто ходил по минным полям, тот понимает, что это такое. Так знай, Андрей Степаныч, и я пойду с тобой на минное поле. Пойду, потому что поверил в тебя. Наш брат, хлебнувший войны по ноздри, не больно жалует вас, молоденьких, оперившихся не под вражеским огнем, а в учебных классах, где хоть и учат войне, да самой-то войной и не пахнет. Больно чистый воздух там для войны. А вот постреляли мы с тобой, и понял я, что у тебя и глаз верный, и рука, в случае чего, не дрогнет. Так и знай: и начало твое над собой принимаю с открытой душой, и под началом твоим пойду, куда прикажешь.

Выпито Медовиковым было много, но хмельным он не выглядел, слова ронял твердо, размеренно, как будто стучал кувалдой по кирпичной кладке, и от этой твердости и размеренности Веригину стало неуютно, словно Медовиков обличал его в чем-то или чему-то поучал, и захотелось ему подняться и сказать: «Все это, конечно, хорошо, Медовиков, и в классах у нас был чистый воздух, и войне мы учились не на войне, но жизнь-то, будь она неладна, прет своей чередой, и минных полей уже нет, и горло пока некому ломать. И совсем не в этом дело». И сказал бы он, наверное, но Варька, видимо, заметила, как потемнело его лицо и сузились глаза, доверчиво прижалась к нему, нашла руку: «Вот ты, оказывается, какой ершистый, лейтенант Веригин, дорогой Андрей Степанович, милый Андрюшка. Вон какой ты!..» А тут, как на грех, вспомнился еще Самогорнов. Ах, Самогорнов, Самогорнов… Он ведь тоже учился войне не на войне, а непременно бы нашелся, что ответить Медовикову, так ведь это он тогда говорил Веригину: «Нам, братец, чтобы понять службу, должно пройти академию Медовиковых». И не поднялся Веригин и ничего не сказал, только погладил в ответ Варькину руку, дескать, такой уж я, раз никаким не быть нельзя.

А потом снова пели, и Веригин пел вместе со всеми, но больше не дирижировал и отплясывал вместе с Варькой русскую: «Барыня, барыня, сударыня-барыня»; но общее веселье уже пошло на убыль, все разошлись по углам, словно разделив свадьбу, как пирог, на разные куски. Неприступный и торжественный Медовиков обносил всех водкой и закуской:

— Что ж ты, друг сердешный, а? По одной еще, а? А там, глядишь, и еще по одной. Все равно на Севера́ уходить.

По пятам за ним ходила красивая и грустная Наталья, мужняя жена, и, потупясь, тоже говорила:

— Ну что же вы? Ну, пожалуйста.

Варьке безотчетно стало жалко ее, она рывком поднялась с места, оставив обескураженного Веригина, подошла к ней, приобняла за плечи, повела подальше от гостей.

— Какая ты красивая, Наташа, — лепетала Варька, — какая красивая.

— Господи, Варенька, — сказала та, неожиданно всхлипнув по-бабьи. — Скажите Андрею Степановичу, чтоб он приструнил моего-то.

— А что он?

— И говорить стыдно. Ругается все.

Варенька в растерянности остановилась.

— Может, уйти от него, пока не поздно?

— Как можно! — испугалась Наталья. — Этого никак нельзя. Вы только словечко замолвите. Он, мой-то, уважает Андрея Степановича. Он его послушает.

— Да уж бог с тобою, замолвлю. — Варенька провела ладонью по гладким и скользким волосам Натальи, быстро, почти крадучись, спросила: — Что же ты, любишь его?

— Он рассудительный, умный, — подумав, сказала Наталья.

— Да любишь ли ты его?

— Надо полагать — люблю, — тихо промолвила Наталья и опять беззвучно всхлипнула.

А Веригин тем временем все еще сидел за столом, возвышаясь над коренастыми, крепко сбитыми мичманами, чувствовал себя человеком весьма солидным и весьма же обстоятельно и внушительно рассуждал о Севера́х:

— Вопрос это решенный, это во-первых. Во-вторых, велено доукомплектоваться. В-третьих, Севера́ — это круглогодичное плавание…