Юрий Антропов - Неделя ущербной луны

— Давай, Боб, так, — напоследок сказал он Бондарю, — ты пока получай новое оборудование, а я тем временем подумаю…

Хороший был мужик этот Бондарь, и обижать его Веньке не хотелось.

Венька растерялся, когда увидел на пороге Саню Ивлева.

— Можно? — смущенно улыбался тот.

— Входи, конечно! Еще спрашиваешь…

Раньше Саня не спрашивал, а порой и вообще не звонил — открывал дверь запросто, шел как к себе домой. Даже Зинаида одно время до того привыкла к нему, что шлындала при нем по комнате в халате нараспашку.

Мало ли что было раньше.

— Ты как это надумал? — Радуясь в душе приходу Ивлева, Венька все же не мог обойтись без язвительности.

— Чего надумал? — вроде как не понял Ивлев.

— Да зайти-то ко мне.

— Скажешь тоже… Как будто я не захожу, — Ивлев неуверенно присел на краешек тахты, оглядывая комнату. — О, да у вас новый телевизор!.. Какая модель-то?

Венька, стоя посреди комнаты, выжидающе глядел на Ивлева, скрестив на груди руки.

— Чего ты?.. — выдержал Ивлев его взгляд.

— Да так… Телевизор, модель… — Венька хмыкнул. — Ты зачем пришел-то?

— Ты спятил, что ли?! — Ивлев округлил глаза.

— Я же вижу, что не так просто, а по делу.

— С чего ты взял?

— Сидишь плохо. Бочком. На краешке.

Ивлев огляделся — как же это он сидит-то? И впрямь как бедный родственник. Или того хуже — со скандальным делом заявился.

— Во психи стали! — хохотнул он. — Все не по уму делаем, разную ерунду замечаем за другими и все на себя переносим!

Ивлев передвинулся к середине тахты, откинулся на спинку:

— Так сойдет?

— Так другое дело!

У Веньки будто гора с плеч свалилась. Эта раскованная интонация Ивлева напомнила ему то счастливое время, когда, бывало, собравшись под вечер с женами, они дурачились от души кто как умел, и всем им было хорошо. Саня мастак рассказывать анекдоты. Это сейчас от него только и слышишь: «Цех… четыреххлористый титан… царги… план… график…» Как молитва — каждый день одно и то же. Вот и было ему тягостно думать, что Ивлев пришел не по старой дружбе, а по какому-то делу, касающемуся их цеха.

— Чудак ты! — сказал Ивлев уже на кухне, разливая по стаканам принесенное вино. — По делу, так я бы позвонил тебе, и вся недолга! Да и нельзя же только про этот чертов цех думать! Так и чокнуться можно. Скажешь, нет? — тут же и засмеялся он, как бы подчеркивая этим поспешным смехом, что говорит он все это просто так, момента ради.

Венька тотчас уловил эту неискренность Ивлева, но придираться к ней не стал — спасибо, мол, и за то, что хоть так-то сказал. Он ответно улыбнулся, торопливо выпил и, не закусывая, замер на секунду-другую, закрыв глаза и словно прислушиваясь к себе, а потом взглянул на Ивлева.

— Молоток, Саня, что зашел! Жизнь стала какая-то… — глаза его лихорадочно заблестели. — Даже выпить неохота. Правда! — пожал Венька плечами, будто и сам удивлялся этому странному обстоятельству. — Хотя другой бы на моем месте… Представляешь, Саня, такую картину, — оживился он, как бы нащупывая самый верный тон их разговора, хорошо знакомый по прошлым временам. — Повадились к нам шастать в подъезд разные забулдыги. Тут же рядом гастроном, сам знаешь, а наш подъезд ближе всех. Стучат как к себе домой. Моя же квартира самая первая на пути.

— Да ну?! — подыграл Ивлев, выпучив свои черные глазищи.

— Чего… «да ну»? — не понял Венька. Он слегка ошалел от этой негаданной сегодняшней радости.

— Да что первая на пути. Я как-то не заметил.

Венька моргнул и засмеялся долгим счастливым смехом:

— Даешь ты, Саня!..

— Нет, это ты даешь.

— Чего я даю? — Венька замер с улыбающимся открытым ртом, заранее готовясь к тому, чтобы после Сашкиных слов раскатиться еще пуще.

— Стаканы, конечно. Они же и стучат к тебе, чтобы стакан выпросить. Забулдыги-то, а?

— Ну! — в азарте хлопнул Венька ладонью по столу. — Стучат, хмыри такие: дай стакан! А мне давать надоело, только и знаешь, что открывать да закрывать дверь. Я уж на звонок сразу со стаканом стал ходить. Короче чтобы. Открою дверь, суну не глядя — и всех делов.

— Рацпредложение оформи.

— Можно. Пропадите, думаю, вы пропадом вместе со стаканом. Зинаиде сказал, чтобы десятка два купила. Половины уже нету.

— Что-то придумать надо, чтобы возвращали, — вроде как озаботился Ивлев. — Может, ящик на дверь прибить, как для газет? Большое отверстие сделать и написать: «Для стаканов».

— Я сегодня перед твоим приходом, — вспомнил Венька, — как обычно, сунул стакан в притвор, а его не берут.

— Как это не берут?

— А так. Повисла моя рука со стаканом в воздухе, никто не хватает.

— Ну?

— Я тоже удивился. Открываю дверь шире — стоит какая-то дамочка в шляпке. «Вам кого?» — говорю. «Вас… Агитатор я». Ты понял, как влип?! — захохотал Венька. — Так что тебя я встретил уже без стакана.

— Не повезло, конечно.

Помолчали. Из крана капала вода в раковину. На улице тренькнул трамвай.

— Может, партию сгоняем?

До Ивлева не сразу дошло, он уставился на Веньку: какую партию?

— В шахматишки…

— А! — Ивлев вздохнул потихоньку и посмотрел на часы. — Можно бы вообще-то…

А глаза у самого были какие-то отсутствующие. Не о шахматах он думал. А может, и про него, Вениамина, уже забыл.

Венька сразу погас. Вот оно как получалось. Как ни старайся, а прежних отношений нет как нет. Ему и самому не очень-то весело, если честно сказать. Хоть и тараторит, а на душе кошки скребут.

— Ты все же зачем пришел-то, Саня?

Ивлев нахмурился. Зачем он пришел… В двух словах не объяснишь. Когда он решил наведаться к Веньке, ему хотелось бы думать, что идет он просто так, как бывало раньше, — пришел, и все тут. Может, через пять минут обратно пойдет, к себе домой, а может, весь вечер просидит — какая разница. Как будет, так и будет. Но уже на пороге, увидев Венькино растерянное лицо, Ивлев понял, что чем дальше он станет откладывать тот разговор, который неминуемо должен был состояться между ними, тем труднее ему будет начать его.

— Чудак ты… — Ивлев снова попробовал было по-смеяться. — Ну если бы и поговорили мы с тобой о работе… Скажи на милость, беда какая! Ты не лучше ребенка, который боится страшных сказок на ночь. Приснится он тебе, что ли, наш хлораторный цех? — повысил Ивлев голос, не давая Веньке опомниться. — Как черт ладана стал опасаться с некоторых пор любых разговоров про работу! Разве это дело?

Венька покивал головой. Откинувшись на спинку стула, он взял вилку, потыкал ею в ускользавшую шляпку гриба, усмехнулся криво: давай начинай — послушаю…

И вдруг ни с того ни с сего улыбнулся светло, раскованно, будто Ивлев глазами сказал ему что-то приятное, совсем не то, что произнес вслух.

— Насчет сна — это ты угадал! — обескураживая Ивлева, легко сказал Венька. — Сны у меня прямо как на заказ. Моей Зинаиде вон то пальмы какие-нибудь на берегу моря привидятся, то дом с белыми колоннами — сплошная красота, словом. Она же ни разу в жизни ни на каком курорте не была, ну, ей и приятно на все это поглядеть. Я бы тоже от такого сна не отказался, да еще бы если русалка по бережку ходила…