Владимир Чекменев - Оторвановские новости

— Нету денег, — виновато улыбнулся Никита. — Ты не ругайся.

И он все рассказал.

— Эх, простофиля ты, простофиля! — покачала головой жена. — Да. может, она аферистка? Может, тем и занимается, что ищет вот таких дурачков, как ты?

— Не похожа на аферистку, — возразил Никита.

— Адрес она тебе свой оставила?

— Нет. Я ей свои дал. Да не боись ты, вернет!

Аннсья вздохнула, опять осуждающе покачала головой.

— Ну жди, жди. У тебя хоть на газировку осталось? Пить хочется.

Никита пошарил по карманам и обрадовался, что нашел три копейки.

— Господи, хорошо что билеты взяли, — прошептала жена. — Чтобы я еще когда-нибудь доверила тебе деньги? Ни копейки не доверю!

Всю дорогу она ругала Никиту, а приехав домой, в сердцах пожаловалась соседке на мужа. И пошли по деревне анекдоты про то, как Никита ездил на базар продавать мясо, как отдал все деньги одной симпатичной женщине за три поцелуя… Много сочиняли про Никиту, много небылиц доходило до него. Рассказывали, будто шел он однажды мимо пруда. Из кустов вышел голый Пашка Нукаев. День был жаркий, искупался Пашка, вылез на берег — ни рубахи нет, ни штанов, одни брезентовые тапочки лежат и соломенная шляпа. Подшутил кто-то. Остановил Нукаев Никиту и говорит ему: «Одолжи, Христофорыч, штаны. Домой за одеждой схожу…» Никита без разговоров снял штаны с рубахой и отдал Пашке. Вот простофиля! А сам стоит без всего: трусы утром не надел, чтобы прохладнее было. «Иди, — сказал он Нукаеву. — А я искупаюсь». Купался Никита до вечера. Пашка так и не пришел к пруду. Темнеть начало. Делать нечего, надел Никита Пашкины тапочки и шляпу и, прикрываясь ладонями, побежал домой. Наткнулся на баб, те визг подняли, кто куда разбежались. Заявился Никита домой, а жена на него врукопашную: «Где штаны с рубахой оставил? Где был? Признавайся!»

Никита так и не дознался, кто сочинил такое. Грешил на Пашку Нукаева. Хотел поругать его за брехню. Но тот побожился, что ничего подобного он не сочинял. Никита ему поверил.

Ходил Моторин по вокзалу, увлеченный своими мыслями, даже забыл, где он находится. Анекдоты… Плевал Никита на них. Язык без костей, им что хочешь сказать можно. Правда, теперь уже меньше сочиняют. А первое время что ни день — то новый анекдот. Мужики и бабы заспрашивались тогда: прислала или нет ему долг та женщина? С подвохом спрашивали. Никита никогда не злился, ответит спокойненько и шагом марш по своим делам..

У продовольственного магазина Моторин вспомнил что скоро придет его поезд. Надо успеть еще одну бутылочку вермута хлопнуть. Дорогу перебежала черная кошка. Никита остановился. Откуда она взялась? Вот чертовка! Прошмыгнула у самых ног! Не к добру это. Кабы чего не случилось. Надо завязать на себе узелок, и ничего плохого не произойдет. А где завязать? Моторин подумал, вытащил конец брючного ремня, затянул на нем узел и, прикрыв его пиджаком, смело пошел вперед.

В магазине Никита распахнул пиджак, нашел в правом рукаве потайной карманчик, вынул из него трешницу и направился к винному отделу. Об этом карманчике Анисья не знает, Никита сам пришил его. Заначка что надо, ни одна баба не догадается.

Опорожнил в пивном баре бутылку вермута. Только вышел — навстречу ему кошка, опять у самых ног прошмыгнула. На этот раз дымчатая. Все равно не к добру. Моторин остановился, матюкнулся вслух, отошел к мусорнице и затянул на ремне еще один узел.

Войдя в зал ожидания, он долго крутился перед зеркальной стеной, рассматривая свое лицо. Глаз что надо, как настоящий. Даже лучше, чем у ревизора Бабунина.

После возвращения Никиты из больницы оторвановские бабы, хихикая, начали поговаривать, что он вставил себе стеклянный глаз неспроста. С детства с черной повязкой ходил, а то вдруг красоту навел. Знамо дело, влюбился Никита на старости лет в молодую, вот и нахорошился. Кой-кто поговаривал, что Моторин встречается в городе с той самой женщиной, которой он подарил деньги, и что скоро с Анисьей у него дело дойдет до развода.

Такие разговоры доходили до Никиты. Он махал рукой. Пусть народ забавляется. Вечерами стал ходить в клуб. Сегодня опять собирался туда. Снял старую одежду, умылся, причесался и шутливо спросил Анисью:

— Под ручку пойдем или как?

— Не позорилась я с тобой, — отмахнулась она. — Надо будет, без тебя дорогу найду.

— Не позоорилась! — возмутился Моторин. — Да если хошь знать, любая молодая баба почтет за честь пройтись со мной под ручку. А ты — «не позорилась». Смотри, проспишь своего Никиту. Народ не зря болтает про мою красоту. Помолодел я после операции, похорошел.

— Красавец! Один глаз на Сасово, второй на Алгасово.

— От зависти мои глаза похабишь. На самделе они хорошие и глядят, не как ты говоришь, а в одну сторону, прямо.

— И вставленный глядит? — спросила жена.

— Конешно, — ответил муж. — Не для того я его вставлял, чтобы он у меня лодыря гонял. — Никита помолчал, надел рубашку и добавил: — Знаешь что? Хоть навязывайся, хоть не навязывайся, а в кино нынче я тебя опять с собой не возьму. Раздумал! Один пойду.

— Иди, иди! Дошатаешься, дверь ночью не открою.

— Пожалуста, не открывай. Утром приду. По крайней мере оправдание будет, почему у молодки ночевал…

Никита вытащил из шифоньера недавно купленный костюм, в котором еще ни разу не показывался на люди, снял с вешалки пиджак, бережно положил его на диван и, поглядывая на старую одежду, начал трясти новые брюки, приговаривая:

— Новая новинка, старая коравинка, тебе тонеть, а мне толстеть, здороветь, хорошеть.

Произнес так три раза. Надев брюки, он стал трясти пиджак:

— Новая новинка, старая коравинка, тебе носиться, а мне любиться, ни с кем не ругаться, с милой целоваться…

Никита верил в примету: если произнесешь такую приговорку перед ношением новой вещи — и любовь будет, и здоровье, и силушка прибавится, и красотой бог не обидит… Крепость и красота вещи обязательно перейдут к человеку.

Анисья засмеялась.

— Жених, — сказала она и хлопнула Никиту ладонью по мягкому месту. — Скоро песок посыпется, а все бы тебе обниматься да целоваться…

Моторин потер ушиб, поморщился.

— Знай, где можно хлопать-то. Примета есть. Забыпа что ль? Если хлопают но этому месту, никто любить не будет. Стряхни. Возьми тремя пальцами штаны па том месте и дерни три раза. Будет считаться, что ты стряхнула свой хлопок. Будет считаться, что ты не хлопала.

__ Давай стряхну, давай. — Анисья улыбалась, приближаясь к Никите, а когда он доверчиво повернулся к ней спиной, согнала с лица улыбку, размахнулась и изо всех сил влепила ему хлопок по тому же месту: —Вот тебе! Чтобы не женишился. Чтобы не озоровал!..

Моторин отскочил к тумбочке. Лицо его вспыхнуло. Одной рукой он почесывался, второй грозил, метаясь из стороны в сторону: