Яков Липкович - И нет этому конца

Представившись ей, капитан приказал доложить о количестве раненых, которые остались на берегу. Она сказала.

Сделав какую-то запись в блокноте, он попросил ее захватить этим же рейсом и нашего тяжелораненого.

— Слушаюсь, товарищ капитан, — ответила она и тут же подумала вслух: — Только куда его положу?

О втором мотострелке решили, что он может подождать.

Когда мы попрощались, она, уже уходя, несколько игривым тоном упрекнула меня:

— Нехорошо, лейтенант, забывать старых знакомых.

— А я не забыл вас, — соврал я.

— Что-то непохоже, — со смехом заметила она.

— Нет, правда, я только не помню, где в последний раз видел вас.

— Ну, ну, вспоминайте! — сказала она, поднимаясь на паром, и я видел, как блестели ее глаза.

Где же мы виделись? Одно ясно: я с ней не учился, не служил. До войны мы тоже не были знакомы. Откуда же она знала меня, а я — ее?..

— Когда вы успеваете, лейтенант? — усмехнулся капитан.

В ответ я пробормотал что-то невнятное. Знал бы он о моих «успехах» у женщин…

Плавно и уверенно один за другим отчалили паромы. Залитые лунным светом, они отчетливо выделялись на темной, слегка посеребренной воде. Но вскоре тот, на котором была девушка, вырвался вперед. То ли катер у него был помощнее, то ли команда посноровистее.

— Ну и светит же чертова сковородка! — выругался капитан.

— Могут раздолбать? — спросил я.

— Запросто. Как на ладони ведь! — и обратился к санитарам, стоявшим позади: — Ну что, товарищи, пойдемте подыщем вам местечко для медпункта.

Пройдя с полсотни метров, мы вышли к глубокому оврагу, круто устремлявшемуся вверх, к уже совсем близкому схлесту орудийных и минометных выстрелов, пулеметных и автоматных очередей.

Мы поднимались молча, сосредоточенно и опасливо прислушиваясь к пальбе. И на всякий случай держались поближе к окопам, которыми были изрыты оба склона.

Один капитан шагал, не вихляясь из стороны в сторону, длинный, худой, сутулый — настоящий Дон-Кихот!

А с горы спускались раненые. Некоторых капитан останавливал, спрашивал, давно ли сделана перевязка и как самочувствие. Двоим пришлось перебинтовать раны, а одному ввести противостолбнячную сыворотку — военфельдшер его батальона был убит как раз в тот момент, когда собирался делать укол.

На наши вопросы о положении на переднем крае раненые отвечали еще не остывшими после боя словами:

— Прет гад и прет!

— Со вчерашнего дня одиннадцать атак отбили!

— Подкрепление к нему подошло — у каждого железный крест!

— Ну мы и дали ему! Ну мы и дали ему!

— Сколько ребят полегло…

— Пока держимся!

Подумалось: а что, если немцам все-таки удастся прорваться к берегу? Разве так уж это невозможно?

— Дальше не пойдем, — сказал капитан.

Он подошел к землянке, зиявшей черным полузаваленным входом. Видимо, ее вырыли еще немцы…

— Чем не медпункт? И от берега близко, и от дороги…

Довольны остались и санитары. Я видел, что им уже не терпелось быстрее прибрать в землянке, сколотить нары. Несмотря на то что в километре отсюда шел бой, исход которого еще не был ясен, они вели себя так, как будто ничего важнее этой землянки для них нет, как будто все, что происходило наверху, совершенно не существенно в их теперешней жизни.

— И не забудьте повесить флажок с красным крестом, — предупредил Сперанского капитан.

Но тут близко от нас, в каких-нибудь ста — ста пятидесяти метрах, неожиданно забили зенитки.

— Воздух! — закричал Сперанский.

Я бросился на землю и услышал нарастающий рев вражеских самолетов. Первый из них уже пикировал. Неужели на нас?

В мгновение ока я перекатился через небольшой бугор и свалился в узкий окоп.

Подо мной вздрогнула и заходила ходуном земля. Потом еще и еще…

Бомбы падали где-то внизу. Только бы не в раненых, ожидавших паромы!

А может быть, немецкие летчики целили в те два понтона? Но попасть в них не так просто: они — в движении. Как сейчас там моя знакомая незнакомка?

Поредевший на какое-то время огонь зениток снова стал оглушительным и частым. К ударам орудий, находившихся поблизости от нас, присоединились дружные залпы зенитных батарей левого берега.

Я приподнял голову и увидел капитана. Он стоял у землянки и наблюдал за самолетами, вновь заходившими для бомбежки. Остальные лежали там, где их повалил предупреждающий возглас Сперанского.

Раздалось еще несколько тупых ударов, и земля под моими ладонями и коленями забилась как живая.

— Лейтенант!

Я выбрался из окопа и подбежал к капитану.

— Давайте поднимайте людей — и вниз!

Удары зениток уже не были столь яростны и беспорядочны, как в начале налета. Они определенно двигались в одном направлении — вдогонку уходившим самолетам.

— Отбой! — заорал я не своим голосом.

Санитары осторожно отрывались от земли.

— Бегом вниз! — И первым рванулся под гору. За мной понеслись остальные.

— А носилки? — догнал меня голос капитана.

Я на бегу затормозил каблуками, крикнул бежавшему следом Чепалю:

— Назад — за носилками!

Он повернул обратно.

С кручи мы сбежали в считанные секунды. Под обрывом у дороги по-прежнему сидели, лежали и стояли раненые. Живые, невредимые, если можно так сказать о них — уже искромсанных металлом.

Сердце у меня сжалось от тревожных предчувствий. Я сбежал к воде и увидел вдали на серебристой поверхности контуры одного-единственного парома, приближавшегося к левому берегу. Другого понтона нигде не было.

Я оцепенел от охватившего меня ужаса.

— Нужно быстрее на ту сторону! — взволнованно сказал капитан.

Да, надо быстрее, надо быстрее!

Но попасть на левый берег нам удалось лишь за полночь, когда был отремонтирован третий паром.

Там мы узнали подробности потопления транспорта с ранеными. Одна из сброшенных самолетом бомб разорвалась всего в нескольких метрах от него. Паром пошел ко дну. Большинство раненых погибло.

— Товарищ майор! — наконец собравшись с духом, спросил я коменданта переправы. — Вы не скажете, где девушка-санинструктор?

— Какая девушка?

— Сопровождавшая раненых.

— Никакой девушки я не видел…

Значит, она тоже погибла. Я уже ясно-ясно представил, как ее било и било о камни на дне этой ненасытной прорвы. И в то же время она была передо мной как живая. Вот она с загадочной улыбкой взбегала на паром, и он медленно отчаливал, начиная свой последний рейс. И снова видел, как ее било и било о подводные камни. А потом протащило между ними и повлекло вперед по течению. И рядом с ней, то отставая, то обгоняя, неслись легкие и подвижные тела ее мертвых товарищей. Даже там они вместе, наверное.

Неужели так и исчезла она, унося с собой тайну нашей встречи? И мне до конца жизни, если, конечно, выпадет счастье пережить эти долгие военные дни, суждено будет мучиться в поисках разгадки, и так и этак раскладывая нескончаемый пасьянс воспоминаний?