Георгий Лезгинцев - Инженер Северцев

Переспросив два раза, кто звонит, Северцев с трудом узнал голос Гребнева — своего институтского товарища, а теперь начальника главка в Министерстве черной металлургии.

Собрав всю свою волю, Михаил Васильевич старался слушать и понимать, что тот говорил. Гребнев начал издалека — расспросил о министерских новостях, о слиянии главков, поинтересовался, какую предлагают новую работу Северцеву. А когда Михаил Васильевич ответил, что насчет этого пока ничего не известно, пожурил за скрытность: он уже слышал о Сосновском комбинате…

Северцев постепенно приходил в себя.

— Михаил, иди-ка ты к нам на работу, — продолжал Гребнев, — заместителем ко мне. Дело знакомое, горняцкое. Только дай согласие, а оформление перевода я возьму на себя, об этом не думай!

Предложение на первых порах понравилось Северцеву. Это был бы, пожалуй, самый лучший выход: все сразу стало бы на свои места… Однако, поблагодарив друга за внимание, он попросил дать ему несколько дней, чтобы можно было основательно поразмыслить, и обещал известить об ответе, не откладывая дела в долгий ящик. Гребнев еще несколько минут говорил о сугубо положительных сторонах такого варианта, божась, что ничего лучшего сейчас Михаил все равно не выдумает, не нужно терять драгоценные дни, — но подождать все же согласился.

После разговора с ним Михаил Васильевич несколько успокоился. Спросил жену: не слышала ли она, что выкрикивал на лестнице этот негодяй? Аня ничего не слышала.

Огромными ручищами Михаил Васильевич схватил в охапку сына и посадил к себе на колени. Виктор прижался лицом к его плохо выбритой щеке.

— Гребнев звонил, — покачивая на коленях сына, сказал Михаил Васильевич Ане, — Прослышал про наши дела, зовет к себе в замы.

Виктор крепко обнял отца за шею и спросил:

— А у них эта… как ее… перетурбация не начнется?

Северцев расхохотался.

— Неверующая я, но готова молить бога: лишь бы скорее наступила какая-то ясность!.. — со вздохом вырвалось у Ани.

— Не мучайтесь вы и поезжайте на эту Сосновку. А ко мне вызовите из Ленинграда бабушку! Мы тут с ней еще как проживем!.. — с удивившей Михаила Васильевича серьезностью заявил мальчик.

Мать ахнула:

— Вот тебе и на! Обрадовал сыночек, нечего сказать… Быстро я стала ему не нужна…

— Родной сын и тот нас на старости лет в Сибирь ссылает… — добродушно усмехнулся Михаил Васильевич.

Обедали весело. В знак примирения распили бутылку вина. Виктор получил разрешение съездить за билетами в театр.

Не успели домыть посуду, как он уже позвонил из автомата, что купил билеты на «Свадьбу с приданым». И его тоже обещали пропустить: кассир сказал, что он выглядит старше своих шестнадцати лет!.. Виктор очень волновался и просил не опоздать, он ждет у входа в театр. Аня бросила мыть посуду, побежала наводить красоту.

Спектакль понравился, в особенности Вите. Он всю дорогу домой напевал: «Мне районный парикма-ахер комплименты говорил…» — и упрашивал отца почаще ходить в театр: теперь ведь и он может!

Дома пили чай, который показался на редкость вкусным. Каждый делился своими театральными впечатлениями. Михаил Васильевич, прихлебывая ложечкой из стакана, посмеивался над конфликтом и героями пьесы: что это за влюбленные, у которых чувства прямо пропорциональны выполнению плана посевной?..

Когда супруги Северцевы улеглись спать и погасили свет, они долго лежали молча, не решаясь начать разговор, которого оба ожидали.

Первым заговорил Михаил Васильевич:

— А не поехать ли нам все-таки на Сосновку, Аня?.. Ты знаешь, в письме, что привез этот хлюст, друзья зовут меня…

— А квартира?.. Бросить? — отозвалась Аня.

— Московскую сдадим, а на месте получим. Директора уж как-нибудь устроят.

— Не забывай, что мы теперь москвичи. С московским паспортом, московской пропиской… Люди добиваются этого годами. А ты что предлагаешь: добровольно стать сосновцами? Самим отказаться от своего счастья? Ведь уже обо всем договорились как будто. Неужели опять будем затевать спор с начала?

Михаил Васильевич услышал, как Аня зевнула.

— От счастья отказаться?.. — Михаил Васильевич потянулся за папиросой, чиркнул спичкой, закурил. — Я хочу тебе рассказать: когда я первый раз вошел в нашу ванную, я, знаешь, что вспомнил?

— Нашу баню приисковую?

— Конечно!.. Помнишь, как я приехал с дражного полигона? Мокрый, зуб на зуб не попадал… но счастливый! Да, да, счастливый! И эта прокопченная банька доставила тогда столько радости… А вот теперь я каждый день млею в роскошной ванне… Э, да что там говорить! Счастье-то, оно, Аня, видно, разное бывает!

— Мне, мещанке, этого не понять, — Аня все еще помнила обиду…

— Не узнаю я тебя, жена, не узнаю, — вздохнул Михаил Васильевич. — Да и себя вроде как перестаю узнавать. Последнее время что-то стал не совсем в ладах с партийной совестью.

— Глупенький ты у меня, — сонным голосом проговорила Аня. Она ласково чмокнула его в висок. — Седым становишься, а чтобы позаботиться о себе — тут ты как ребенок, совсем не можешь…

— Поедем, Аня! Не тебе пугаться тайги, — погладив ее густые вихрастые волосы, сказал Михаил Васильевич.

— Переоцениваешь ты меня, Миша. Я была герой поневоле. Верно, таежничала долго, но ведь все время мечтала выбраться оттуда… Я так хотела, чтобы у нас с тобой была своя — понимаешь, своя! — квартира, а не должностная, из которой тебя попросят, как сменится должность… И вот свалилась такая удача! Москва… которая мне и во сне не снилась… Я не меньше тебя, Миша, думала о наших делах. И вот мой тебе совет: принимай предложение Гребнева и поскорее перестань заниматься самобичеванием… И давай сейчас спать… Я совсем без сил… — Голос ее звучал все глуше, слова становились невнятными.

Вот и опять Аня не хочет понять его… Или не может?.. Неужели не может?.. Переменилась она? Как быстро она забыла рюкзак и теперь не может жить без зеркального шифоньера. Или ему что-то мешает разглядеть в ней прежнюю Аню?.. Или, наоборот, и прежде она была такой, какой кажется ему сейчас, а он старался увидеть в ней то, чего в ней не было?.. Нет! Он знал ее, видел. Видел, как никто другой никогда бы не смог увидеть! Такой она и осталась. Должна остаться! И зависит это во многом от него!..

Осторожно приподнялся Михаил Васильевич на локте, пригнул абажур ночника, зажег свет. Аня крепко спала. Спокойная улыбка не сходила с ее по-детски припухлых губ, смоляные волосы резко выделялись на подушке, из-под одеяла выглядывало смуглое плечо. Михаил Васильевич легонько натянул повыше мягкое и теплое верблюжье одеяло в снежно-белом пододеяльнике, чтобы Аня не простыла ночью. Взял книгу, стал читать. Читал, а думалось о своем: неужели эти пододеяльнички с кружевами, шелковые абажурчики могут, как ржавчина, разъесть его семью?.. Семью или любовь?..