Владимир Савицкий - Решающий шаг

— Среди высоких и красивых присматривали?

— В том-то и дело, что нет. С красивыми на танцы ходить хорошо. А вот своим домом обзаводиться… Тут мне Виталя и подвернулся.

Каков был Виталя, я знал. Внешности неброской, но приятной, не слишком горячий, но и не тюлень, молодой, всего года на два старше Вали, а степенный; он с отличием кончил мореходку и в пароходство прибыл с весьма недурным назначением.

Знал я и то, что в семейных делах Виталий Георгиевич охотно признавал Валину программу действий. В кино — так в кино, с друзьями собраться — пожалуйста, на лоно природы — с нашим удовольствием. Домашним бюджетом Михайловых командовала тоже Валя, это само собой.

В их счастливой семейной жизни было только одно уязвимое место: Виталий Георгиевич совершенно не умел «давить» на начальство даже в мелочах, а уж о том, чтобы добиться чего-нибудь для семьи, и речи быть не могло. Говоря об этой слабости любимого мужа, Валя розовела от возмущения; не понимала, что, если бы Михайлов вел себя иначе на службе, он, скорее всего, был бы другим и с женой.

— Вы только подумайте, — Валя даже вязанье оставила, — все переговоры приходится вести мне! Будь я еще сама моряком — другое дело. А в качестве супруги попробуй добейся чего-нибудь! Супруги у нас горластые, как на подбор. И потом: одно дело просить и даже требовать для буфета и вообще для дела, для общества, для людей, и совсем другое — выпрашивать для самого себя…

«Вот так буфетчица, — восхитился я. — Не обманула, выходит, меня интуиция… И что у людей за привычка всех под одну гребенку стричь…»

— Возьмите хотя бы квартирный вопрос, — продолжала тем временем Валя, и по тому, как дрогнул ее голос, я понял, что мы подошли к самому больному. — Видели, как мы живем? Четверо в одной комнате. Разве так должен жить командир, пусть даже торгового флота? Ведь он учиться рвется, книжки вон собирает, а сесть позаниматься ему негде. Ай, да что говорить!..

Ей бы развить эту тему в разговоре со мной — журналист, он и помочь может при случае, отыскать справедливость, — а Валя неожиданно быстро умолкла.

Между тем мне и самому казалось странным, что Михайловы который уже год торчат во «времянке».

— Почему же Виталий Георгиевич не поставит вопрос ребром? — осторожно спросил я.

— Почему, почему… — пожала Валя плечами. — Ему скажешь, а он: «Больше народа — веселей»… Хи-хи да ха-ха… Заикался он где-то там о квартире, ему ответили, что о нас помнят, думают, имеют нас в виду — что в таких случаях лопухам отвечают! Он и ждет терпеливо — у моря погоды…

— Странно все-таки, неужели очередь еще не дошла… Вы так давно здесь живете… Вон об этих, о Скворцовых — вы сами же рассказывали, что они выбрались из общежития уже бог знает когда… Михайлов, судя по всему, на отличном счету…

Эти обычные и отчасти пустые фразы я произнес просто для того, чтобы выразить как-то свое сочувствие, но на Валю мои слова произвели совершенно неожиданное впечатление. Едва ли не впервые за время нашего знакомства я заметил выражение растерянности на ее энергичном лице; Валя замялась, словно хотела избежать прямого ответа.

— Угадал? — сказал я шутливо, когда молчание очень уж затянулось. — Есть особая причина?

— Есть… — непривычно тихо ответила Валя. — Было тут одно дельце… года полтора назад… Я руку приложила.

— Вы?!

— К кому только я на прием не ходила, каких путей не искала! Обещают, обещают, а квартиры все нет. Вот я и… А, долго рассказывать…

— Как хотите, Валюша, но, по-моему, если уж говорить, так все.

Валя наклонилась ко мне:

— Наваждение…

— Какое еще наваждение?!

Валя не ответила. Села поудобнее, спицы в ее руках вновь заплясали свой танец, она глянула на меня ласково, доверчиво, но вместе с тем и робко, даже виновато, словно заранее просила прощения, — и принялась не торопясь излагать свою историю.

Когда моряки находятся в дальнем плавании, к ним проявляют повышенное внимание, о них заботятся. Существуют, например, особые радиопередачи: семьи моряков получают возможность поведать мужьям, отцам, сыновьям и братьям о последних событиях своей жизни.

Как-то раз, когда служебные обязанности Виталия Георгиевича задержали его вне порта особенно долго, дошел черед и до него, и к Вале в тихий час ее беспокойной работы явился корреспондент местного радио.

В левой руке он держал портативный магнитофон, правой сделал приветственный жест и проследовал прямо к стойке.

— Привет хозяйке!

Выпив стакан напитка неопределенного цвета, крепости и букета и закусив конфетой «Старт», журналист предложил Вале наговорить кое-что на пленку и пообещал нынче же вечером, еще тепленькими, передать ее слова на «Гордый».

У каждого из нас бывают тяжелые дни. Вроде ничего особенного и не произошло, а ты чувствуешь себя неуютно в своей привычной жизни, как в чужой. У всех все ладится, у тебя — нет. Все живут насыщенно, делают полезное дело, у них все в полном порядке и на работе и дома, а ты — бесталанный, лишний, неудачник, ты не добился ничего, и уже не добьешься, конечно, и никому ты не нужен.

В такие дни особенно страшно одиночество, особенно недостает любящего, чуткого, ласкового спутника, способного не одернуть тебя, не накричать, не раздражить еще пуще дурацкими советами, а поддержать тихонько, незаметно подставив плечо. Поддержать…

Как раз такой денек выдался у Вали. Она проснулась рано, долго ворочалась без сна на диване, в отсутствие мужа казавшемся бессмысленно широким, ей было зябко и одиноко. Тут бы прижаться к удивительно теплому всегда Витальке, а его нет уже невесть сколько ночей, и еще неизвестно, сколько не будет… Правда, за шкафом тихо сопят Сашка с Мишкой, но домашний уют, давно уже ставший привычным, вызвал в душе только умиление, а этого Вале сейчас было мало. Что ждет ее, когда она окончательно проснется и встанет? Что? Все та же опостылевшая буфетная стойка, а дома все та же тесная комнатка, где даже погрузиться в хозяйственные заботы и то практически невозможно — развернуться, разгуляться негде…

Валя лежала на спине, вытянувшись, закрыв глаза, и думала. Чего же сумела она достичь? И что дальше? Что нового может произойти завтра? Послезавтра? Конечно, с семьей ей повезло, не у всякой есть такой муж, как Виталя, вон сколько женщин за свою жизнь так и не узнают, что такое любовь, для них брак — просто сожительство. А они с Виталькой так и тянутся друг к другу… и никакой он не пьяница, и не изменит ей никогда… А сыновья… Но сама-то она, сама?! Неужели у нее все в прошлом? В какой-то книжице поймала выражение «дама с прошлым» — смеялась, дура, не представляла, как это может быть… А теперь и ее молодые годы пролетели… Неужели она больше ничего не добьется? И угораздило же бабой родиться… Все просто и ясно, и «некуда больше спешить»…